– Господа, я пригласил вас, чтобы обсудить один, довольно щепетильный вопрос. Держать слово, данное артельщикам, или махнуть на наше обязательство рукой?
Офицеры, уже настроившиеся по окончании зимы выбираться к морю, приуныли: если возвращать долг, то их эмиграция отложится как минимум на год, а то и два. Пойти на это было непросто, особенно холостякам, но большинство, не без внутренней борьбы, все же согласилось, что нарушать слово офицера им не к лицу. Более других ратовал за возврат долга есаул. Ему, как никому другому, было понятно, что значило для старателей и их семей изъятое золото.
После принятия этого мужественного решения договорились в дальнейшем намытое делить на две равные части. Одна в долговую казну, вторая на личные нужды.
Наступивший сезон отработали, как заведенные, и, сами того не ожидая, к осени собрали необходимое количество золотого песка и самородков. Выручила богатая золотоносная жила. Только на ней за две недели намыли почти пуд шлихового золота.
На прииск отправили Суворова с Дубовым. Барак они нашли легко. Тот, правда, стал раза в три короче и выглядел совершенно заброшенным. Отворили дверь – ни души.
– Неужто разъехались? – расстроился Суворов.
– Да нет, кто-то живет. Вон чайник на печи, вода в ведре чистая. Надо бы разобраться, кто здесь теперь хозяйничает, – произнес рассудительный Дубов.
– И то верно. Только давай, от греха подальше, в лесочке покуда затаимся.
Вечером объявились-таки хозяева – трое усталых оборванцев с пегой, понурой собачонкой. Есаул признал товарищей.
– Саватей! – окликнул он по имени одного из них.
Тот удивленно уставился на человека в казачьей амуниции.
– Суворов, ты что ль?
– Кто же еще?! А где остальные?
– Мы одне. Как основная рыжуха кончилась, так и разошлась артель. На соседний прииск подались. А мы так и моем по-немногу тута. Барак токо укоротили, штоб помене топить. Зимой соболя промышлям… Ты-то как? Поважнел, вроде.
– Слава Богу! Грех жаловаться. Мы к вам от подполковника с поручением долг вернуть.
Старатели вытаращили глаза.
– Эт как понимать? Неужто рыжуху?
– А то! Взаймы ведь брали. Только как с остальными быть? Далеко тот прииск?
– Не больно. Я за день ходил, – ответил Саватей.
– Отлично! Отнести долю ребятам сможешь?
– Запросто! Вот мужики обрадуются!… Ужель не шутишь?
Есаул вынул из котомки четыре тугих, увесистых мешочка:
– Вот, ровно столько, сколько брали.
Старатели онемели. Потрясенные честностью офицеров, они стояли истуканами, боясь прикоснуться к неожиданно свалившемуся богатству.
– В акте распишитесь все трое, – ткнул пальцем в бумагу Суворов. – И остальным долю отдайте по-честному. Да не вздумайте шалить. Про обман все едино узнаем. Руки лично повыдираю, ежели что.
Пока разговаривали, к собачке подбежали два длинноухих зайчонка-подростка и легли у ее ног. Та сразу принялась тщательно вылизывать их. Теперь у Суворова с Дубовым от изумления глаза сошлись на переносице.
– Что, дивно? И мы дивились, когда Мулька весной их притащила. Зайчиху-то задавила, а мальцов пожалела. Сама щениться уж не могёт, а понянчить малых ишо охота. Всё лето возилась с ними. Насилу выходила. Оне так тута и живут. Нам хорошо: коль прижмет – провиант под боком.
– Как можно?! Они к вам, как к родителям, а вы – «провиант»! Не по-христиански это, – заволновался Дубов.
– Да эт я так, шутейно… Сами к ним прикипели. Другой день, ежели не появятся, так переживаш, будто за дитё малое, а прискочут – праздник, – оправдывался Саватей.
* * *
Вернув долг, офицеры почувствовали, что с плеч как будто свалилась огромная тяжесть. Теперь они могли с чистой совестью готовиться к отъезду. Всю зиму только и делали, что перебирали вещи, решая, что взять с собой, что оставить. За время жизни в гарнизоне каждый успел окружить себя не только нужными, но и милыми, дорогими сердцу вещицами. Получалось, как ни крути, вместе с харчами, оружием, боеприпасами груза у каждого из них набиралось по три-четыре пуда.