Юнкер грезил служением Богу в православном храме. Штабс-капитан мечтал заняться разведением скаковых лошадей, да таких, чтобы брали все призы. Близнецы Овечкины просились к нему конюхами. У мичмана программа была попроще: купить домик с землицей, жениться и родить кучу детей. С конца мая, лишь только на речушке сошел лед, они, а с ними за компанию и женатые казаки, занялись старательством.

У холостяков, не обремененных семейными заботами, рыжуха прибывала намного быстрее. И не удивительно – они посвящали промыслу практически весь световой день.

Труд старателя незатейлив, но требует крепкого здоровья и упорства. Стоять часами в студеной воде, от которой уже через минуту ломит ноги, не каждый способен. Икры к вечеру багровели, покрывались синими узорами вздутых вен. Суставы опухали и ломило их так, что приходилось каждый вечер прогревать в жаркой бане. Если и это не помогало, тогда уж ничего не оставалось, как томиться несколько суток на теплой печи.

Жалея мужей, женщины из продублённых, пропитанных медвежьим жиром, шкур сшили непромокаемые бродни. (Нитки делали из сухожилий: разминали их руками и, отделив самые тонкие волокна, сучили на голом колене.) Теперь женатики, надев под бродни меховые чулки, могли спокойно стоять в воде весь день. Чтобы бродни не рвалась об острые камни, поверх них натягивали короткие ичиги из лосиной сыромятины. Такая обувка оказалась столь практичной и теплой, что и холостяки стали заказывать ее.

Мастерицы голенища бродней украшали узорами и красили в желтый цвет— отваром коры ольхи, или в красный – отваром лиственницы. А чтобы краска не смывалась, в отвар добавляли порошок из рыбьей икры.

Добыча на речушке падала, и, сдружившиеся Суворов с Пастуховым, решили попытать счастье на притоке, верстах в двух от первых промывок.

Начали мыть прямо с устья. Есаул первым зачерпнул галечник лотком – небольшим корытцем, выдолбленным из ствола тополя, с пологими краями и поперечной канавкой посредине. Покачивая его на руках в проточной воде, он смывал песчинки и камушки до тех пор, пока в бороздке не остались только крупинки тяжелого желтого металла. Полученный «улов» порадовал. В следующем заборе он оказался еще богаче. Хмелея от азарта, есаул Суворов заорал:

– Пастухов, сюда!

Сверкая загорелой лысиной, обрамленной венчиком седеющих волос, тот подошел, гордо неся свою добычу, тускло поблескивающую на дне проходнушки, застеленной для сбора самых мелких частиц ворсистым куском шинельного сукна. У него золотинок оказалась заметно больше.

– Ну, ты даешь! Превзошел учителя! – восхитился есаул.

Золото в этом притоке напоминало хорошо отшлифованные сплюснутые зернышки, тогда как на старом месте оно имело вид тонких чешуек.

По дороге в гарнизон Суворов задумчиво пробубнил:

– Мы думаем, что ищем золото. Нет, это оно ищет нас: чем больше его имеешь, тем вернее ему служишь. Я ведь когда пошёл к вам, надеялся от этой болезненной страсти избавиться. Ан нет, не вышло – и тут рыжьё достало.

До морозов холостяки намыли более пуда. На каждого получалось шесть фунтов. По расчетам, этого должно было хватить на дорогу и обустройство на новом месте. Договорились трогаться в путь, как только сойдет снег.

Мешочки с золотым песком каждый день напоминали обитателям гарнизона о долге перед старателями прииска Случайный. Теперь-то они хорошо представляли, какого труда стоило тем намыть реквизированные почти два пуда. Больше всех терзался угрызениями совести подполковник. Честь офицера, укоренившаяся в сознании с кадетского корпуса, постоянно корила его. В конце концов он позвал всех на совет.