– Вы из какого института? – обратилась к очкастой девице.
– Из рыбного, – надменно, мельком оглядев Сандру, её нелепый чемодан…
Ни у студентов, ни у моряков чемоданов нет. И таковой говорит о владельце, путь которого не как у студентов, моряков или командированных. Это некое бегство.
Те, у кого такие неподъёмные чемоданы с подозрительным наполнением, горемыки, у них нет места, где бы приткнуть добро, вот и тащат, как мудрец, «всё своё с собой», в пути ненужное. Лёгкие рюкзаки говорят о наличии дома.
А те, с кем она в одной компании, волокут «ценное». Настя – зимний гардероб: «Оставлю, – продаст». Рита (она на полке вагона открывала чемодан) – официальные костюмы, немодные туфли, огромные нитки каменных колье. Наверное, надеясь на капитальную встречу с тем, у кого нет практики битья «морды». Валя – бедные тряпки, но при этом утюг. Галя – одеяло, кастрюльку, эмалированную кружку, тарелку, ложку…
У Сандры необходимый минимум: куртка, три свитера, три пары джинсов (одни на ней), по четыре футболки и майки, две пижамы, восемь пар нижнего белья. Несколько пар носков. Дорогие кроссовки; кеды – на ней. Две книги. Косметичка, нет косметики, но хорошее мыло и зубная паста. Кроме этого: шампунь, дезодорант, французские духи (детские). Щётки для зубов, ногтей и волос. Эти предметы туалета компактно – в упомянутом кувшине. Гель для стирки вталкивает мама. Она же навязывает клеёнчатую «аптечку». Это добро вошло бы в рюкзак или в сумку, которую берёт на спортивные соревнования.
Но она демонстративно откопала на антресолях древний чемодан, ибо он – один из атрибутов её жуткой мести. Мама, бабушка и даже Верунька напуганы этим древним вместилищем, ибо это – укор им за их недопонимание неординарной личности Сандры Семибратовой. Вот вам, видите, она не на соревнования по волейболу, не на тренировку… Она едет в кошмарный вояж с кошмарным чемоданом!
Главный укор – отказ от денег. От денег мамы (немаленьких). От денег бабушки – половины её немаленькой пенсии. От комичных денег Веруньки, добытых ребёнком в торопливо разбитой кошке-копилке. Этот акт их общего милосердия проигнорирован Сандрой!
Папа – не объект укора. Он понимает, кто объект. И когда она пытается не брать щедрую часть его профессорской зарплаты, на его лице такой мрак! Эти деньги не в модном неудобном кошельке, а в папиной книге «История философии».
Чемодан её будто выдал. Книги, это тебе не кастрюли, и не зимние сапоги на каблуках или утюг. А эта уродка надменно: «…в рыбном…» Ах, так!
– Рыбу потрошить учат в рыбном?
– Это ты, наверное, будешь этому учиться.
– Я на философском, – сквозь зубы («ф» и «с» свистяще, нервно).
Обмен репликами прерывает оркестр. Дети машут родителям, громко поют что-то подобное:
Вдруг среди юных боевитых лиц, – Настино: намалёванные веки, напудренные и нарумяненные щёки, будто для какой-то непонятной сцены. Она подзывает к перилам. Там наиболее плотная толпа. Сандра протискивается. У борта их корабля – катер; на нём – музыканты. Но не только, – телевидение!
Кто-то крепко обхватывает плечо. Дядька, одетый, как студенты, другой рукой цепко держит Настю. Он вытягивает их из юного коллектива. Тем временем кто-то передвигает к их ногам чемоданы:
– Это же съёмка! Ишь, влезли!
Настя немного смущена:
– Ладно, пойдём, вон и Рита раскипятилась.
Рита кипит-вопит, боясь отойти от чемодана…
Тут-то и припомнит Александрина, студентка Семибратова, дополнительный негатив этого вояжа.
В поезде дальнего следования она информирует не Настю, не Риту, а какого-то молодого интеллигента, правда, рано сошедшего, будто она в командировке по заданию редакции для сбора материала о социальных проблемах Дальнего Востока. Не полное враньё. Морякам-попутчикам из Находки во Владик наболтала о летних каникулах. У одного сомнение: «Не вербованная? Тут вербованных навалом…» И вот теперь их вычислили.