– Только без музыки. Вы неправильно играете.

Хозяин и вошедшая в комнату миловидная женщина, его жена, рассмеялись, потом он нахмурился, проиграл мелодию ещё раз и попросил показать, где именно неправильно, и девочка голосом уверенно показала, где неточность. Он удивлённо развёл руками и переглянулся с женой – а чья же такая умница, но девочка только побледнела и ничего не ответила. Хозяйка увела её с собой в другую комнату и попросила помочь накрыть стол к чаю, а хозяин о чём-то начал расспрашивать тётю Нюсю. Затем он попросил маленькую гостью спеть ещё что-нибудь без музыки. Он по-доброму рассмеялся, услышав вопрос девочки на своё замечание о том, что рояль расстроен – он будет плакать?

Она спела ещё две песни и после чаепития с вкусными пирожными, нагруженная подарками, вернулась с тётей Нюсей в её квартиру. Весь оставшийся вечер тётя Нюся была задумчива, несколько раз промокнула глаза фартуком, глядя на свою гостью, а потом спросила:

– А вдруг у тебя отыщутся родные, захотела бы ты с ними жить?

Она знала, что отыскаться никто не может, мёртвые не воскресают. Девочка, помолчав, ответила:

– Если они такие, как в той квартире, – и она указала на потолок, – захотела бы!

Ночью ей опять не спалось. Она потихоньку встала и влезла на подоконник. За окном стояла ночь, глухая, осенняя, беззвёздная. Небо было чёрным, оно смотрело прямо на девочку, от напора ветра стёкла в раме тоненько звенели, а ветер ещё плотнее прижимался к окну. Ей казалось, что он просится впустить его, что ночь тоже разглядывает её, особенно пристально после её сегодняшнего пения. Впервые девочке подумалось, кто же написал эту песню, что от слов и мелодии щемит сердце, и наворачиваются слёзы, становится тоскливо и одиноко. И она тихонько запела:

Ах ты, ноченька, ночка тёмная,

Ночка тёмная, ночь осенняя…

На её голос пришла тётя Нюся и, обняв её, укутав в пушистый пуховый платок, как-то непонятно сказала:

– Теперь тебе будет с кем ночки коротать.

Примерно через неделю её вызвали в кабинет директора детского дома. Она вошла туда не без опаски – вроде ничего не натворила, но мало ли! В кабинете она увидела дядю музыканта и его жену, а директор, показав на них, сказала:

– А ты знаешь, нашлись твои родители, они хотят забрать тебя отсюда, чтобы ты жила с ними, ты согласна?

– Конечно! – она бросилась к «папе» и «маме», – конечно, с радостью! На календаре было десятое ноября, запланированный новый день рождения, день Параскевы Пятницы.

Ей вспомнилось, как однажды поздней осенней ночью после юбилейного концерта отца она пела «Ноченьку».

Она улыбнулась: «Глупая, как же можно не любить осень!»

Утро выдалось на диво! Солнце разыгралось, так и катится золотым яблочком по серебряному блюдечку! Это перламутровые облака кажутся блюдцем с серым донышком. Ветра нет, даже на берёзках лист не шелохнётся. Уже мелькают изредка жёлтые листочки, как будто первая седина в волосах, но до яркой проседи ещё далеко. Постоит ещё тепло, вот-вот наступит бабье лето – дивная пора! Да и прогноз обещает. Показалось, или в самом деле чья-то усмешка лукавая скользом прошла? Нет, не показалось – вон клён качнул веткой. А с чего бы ему качать, ветра-то нет. Это осень! Ишь, думает, надо же, прогнозам верят! Я хозяйка наступающей поре, как решу, что захочу, так и будет! А потом опять сама, разнежившись на солнышке, улыбается светло и ласково – ладно уж, грейтесь, любуйтесь! И как бы в подтверждение, летит паучок на тоненькой блестящей паутинке. Интересно, куда его занесёт, будет ли там ему уютно, найдёт ли друзей? А вот кружатся, мелькают в воздухе два ярких жёлтых пятнышка, как солнечные зайчики. Неужели листья с берёзы? Нет, это две бабочки резвятся, обрадовавшись теплу и солнцу, подзадоривают друг друга. Кто они – сестрички, братишки, а, может, влюблённая пара, забывшая, что лето прошло?! Ведь любви незнакомы никакие ограничения и запреты, кто-то из поэтов сказал – любовь не знает убыли и тлена. Невесть откуда налетевший ветерок уносит бабочек, вот мелькнули ещё раз и исчезли. А шаловливый ветерок приобнял осинку, и она затрепетала как в ознобе. Мерзлячка, наверное, поэтому и шаль на себя накинула расписную, в багряно-красно-коричневых тонах и узорах. Тряхнул пышным чубом клён, и вдруг в нём красноватый оттенок. Красавец! Стоит, подбоченившись, кажет фасон перед тонкой рябинкой, нашёптывает ей что-то. А она, как юная, неопытная девчонка, смущённо улыбается да покачивает головой – нет-нет-нет! Но ухажёр настойчиво пытается прижаться плечом, поправить монисто из алых ягод…