Тут журналист перебил старика, решив немного отвлечь его и перевести разговор на тему о его двоюродном брате.

– Кабеке, а ваш брат Ельнар… – продолжил он, – …что с ним сталось? Он, как я понял, отправился предупредить ваших родственников о красноармейцах. А потом, он вернулся обратно с ними? Его забрали вместе с дядями? Куда он делся в конце?

Лицо старика слегка просияло, и он проговорил:

– Ельнар был непоседой. Помню, он всегда норовил помочь дядям и даже однажды, оседлав лошадь, помчался догонять их, когда те ушли на перегон. Благо, что он догнал их в степи, так как в один момент его лошадь, угодив копытом в нору суслика, упала и он вылетел из седла. Во время падения он глубоко разодрал кожу об острые ветки кустарника. Хорошо, что взрослые были поблизости и, заметив племянника, пришли вовремя к нему на помощь.

Старик провел большим пальцем по левой стороне своего лица и добавил:

– После этого у Ельнара остался шрам на лице, проходивший ото лба через левый глаз, рассекший бровь и щеку. Хорошо, что глаз остался целым. Кстати, Ельнар тоже находился в том грузовичке, когда моего отца сажали туда. Он попытался спрятаться в кузове. Хотел уехать вместе со старшими родственниками. Но в тот момент, когда меня оттолкнул красноармеец, и я, заметив его, крикнул, позвав его по имени. Ельнара сразу же вытащили оттуда, но он не разозлился за это на меня. Любил меня очень! Он был мне как родной брат: между нами была крепкая связь. Ельнар был старше меня на шесть лет. Получается, ему тогда было двенадцать… Мы вместе затем стояли и смотрели вслед уходящим в степную даль машине, людям и всадникам…

– И что потом, Кабеке? – вопросил журналист, безжалостно вытягивая из старика невидимые нити воспоминаний о прошлом. – Что с ним случилось дальше?

– Но потом Ельнар все-таки куда-то сбежал, – сказал старик, взглянув грустными глазами на журналиста. – Вероятно, вдогонку за нашими. И пропал без вести…

Старик с журналистом продолжали идти по кругу. Эти круги теперь казались некими витками в многолетней, длинною в целую человеческую жизнь, спирали воспоминания, которые сейчас они вместе раскручивали в сознании старика Камбара. Они шли. Журналист за это время успел еще пару раз взглянуть на часы, а старик поведать ему об аресте его других родственников, его дядей, которые также, как и его отец принимали участие в восстаниях против большевиков.

– Вместе с мамой и другими родственниками, в основном это были женщины, старики и дети, мы оставались еще какое-то время на джайлау в Уильском районе. Затем, в поисках пропитания и выживания, мы с мамой подались в Жилокосинский район32. Там мама, вместе с другими женщинами, обстирывала и обштопывала одежду рабочих нефтегазодобывающих предприятий. Связь с другими родственниками из нашего аула в Уильском районе была утеряна. Возможно, кому-то из них удалось уйти заграницу, не знаю. Позже, я слышал от других, что некоторым удалось откочевать с аулами в Китай, кому-то даже в Турцию и в Афганистан. Свирепствовали сильный голод и эпидемия тогда. Снова гибли люди. На тот момент мне было уже девять лет. Мы с мамой переехали поближе к реке Яик. Поселились в Сарайшыке. Здесь можно было выживать за счет рыбы.

Старик остановился и, немного подумав, с грустью произнёс:

– Многие так поступали в то время.

Глянув на холмик, находившийся невдалеке, он добавил:

– Давай присядем ненадолго. На дорожку, так сказать! А завтра, когда вернешься, я продолжу свой рассказ.

Но присев, старик Камбар захотел говорить еще. Что-то из него сейчас выливалось вместе с воспоминаниями, ему становилось от этого легче, будто бы он был на исповеди, но нет не перед этим журналистом, а самой жизнью, перед этой окружавшей его природой, в которой он когда-то родился, рос и продолжал жить. Он сейчас, как никогда, давал возможность своим скопившимся чувствам найти выход и тем самым постепенно отваживался перейти на рассказ о главном, о том, с чем были связаны другие витки в спирали его жизни.