В присутствии верного стража Воргата служанка не посмела бросить на меня и мимолетного взгляда. Глядя в пол, поставила тарелку с двумя тончайшими, почти прозрачными ломтями сыра и горбушкой чуть зачерствевшего хлеба, и ушла.

Тарелка стремительно опустела. Сейчас не время думать о гордости – силы были нужнее. После нехитрого обеда я растянулась на неудобной, узкой кровати. Поджала ноги и положила ладони под голову. На полотне закрытых век отпечатались лица матери и Лили. Где они сейчас? Что с ними? Маме вряд ли причинят вреда – ее взяли в дом простой служанкой. Но моя красивая, нежная Лили… Что, если кто-то вздумает сделать ее своей… наложницей?

Знакомый привкус подступившей к горлу желчи. Знакомая боль от ногтей, мимолетно вонзившихся в кожу ладоней.

Лили слабее. Милосерднее, мягче, но слабее. Ведь жестокий мир мужчин-хозяев и их бесправных рабынь не ценит мягкосердечности. Лили не способна сказать обидчику резкое слово, не способна ударить – ни магией, ни собственной рукой.

Прежде я, как и Лили, считала, что мира можно добиться только миром, а добра и счастья – только добром. Но что, если пришла пора судьбе доказать, как сильно я ошибалась?

Я на чужой земле, вынуждена жить по чужим законам и отдать свободу в руки пугающего незнакомца. Что, если война – единственный способ вернуть все, что у меня отняли? Прежнюю жизнь, Лили, маму, свободу…

Если так, я буду бороться. Забуду о мире и встану на тропу войны, до последнего защищая свое право на счастье.

Вереницей потянулись серо-черные дни, как близнецы похожие друг на друга. Каждый из них я посвящала бесконечным обязанностям – уборке, готовке и обслуживанию гостей.

Наблюдая за жизнью виллы, я ужасалась, как жестоко Гаен Воргат наказывал рабынь и с какой легкостью избавлялся от неугодных. Любые провинности карались сурово. За любые огрехи в работе служанки наказывались десятками ударов плетей, после чего целыми днями отлеживались и приходили в себя. К женщинам в Непримиримых Землях относились намного хуже, чем к псам на привязи, но так жестоко, как обращался с рабынями Воргат, кажется, не обращался никто.

Я ошибалась, полагая, что эта участь минует меня, если я буду покорной рабой. Если я буду таковой притворяться. Однако Воргату слишком нравилось наблюдать чужие страдания, потому свою порцию боли я получала каждый день. В моем случае он почти никогда не использовал плеть, предпочитая обращаться к магии. И на то были свои причины. Несколько минут выкручивающей наизнанку боли… и никаких следов на молодом теле.

Воргат хотел, чтобы именно я подавала еду во время нередких приемов гостей – нынешних или будущих союзников. Мою красоту выставляли напоказ, словно дорогой расписной платок на рыночной витрине. Оттого серый, безликий наряд служанки был подогнан таким образом, чтобы выгодно подчеркнуть стройную фигуру.

В других обстоятельствах я радовалась бы нескольким часам, свободным от работы по дому. Часам, когда не нужно быть на виду, стоять с опущенными глазами под градом стрел плотоядных взглядов, как будто элькхе были дикими хищниками, а я – их добычей. Часам, когда я могла остаться наедине с самой собой. Однако даже уединение работало против меня. Я почти не спала, но выходить из комнаты не имела права. Предоставленная самой себе, я все больше погружалась в темные мысли.

Прежде я никогда не знала одиночества, но теперь оно поглощало меня, словно неукротимый зверь, пожирающий теплые воспоминания и оставляя взамен лишь холод. Смех никогда не унывающей Лили, утешающий голос матери и уверенный и вселяющий уверенность голос отца остались в моей голове лишь слабым эхом.