За панелью управления сидел парень с косынкой на шее и сигаретой в зубах.

– Сильви, – сказал отец, – это Дэн Керриган, наш любимый смутьян.

– Это я-то смутьян? – подмигнул Керриган. – Ваш отец главный бунтарь, и мы ему за это благодарны, правда, Джоко?

Отец зачерпнул ложкой обед и поделился с Керриганом, проедавшим его голодным взглядом. Раздался свисток. Мужчины на полу вскинули головы, словно испуганные олени. Высоко наверху человек театрально показывал на часы.

– Тарбуш, – воскликнул отец. – Putain[17].

– На днях, – проговорил Керриган, – я его двери разнесу в клочья.

– Мы выйдем из этих дверей, – сказал отец. – А потом они заплатят.

Он заметил, что я слушаю их разговор.

– Тебе пора домой, – сказал он и вернулся к своей красавице Улитке.

По дороге назад мои ботинки застряли в серой массе покрытой наледью грязи. Я надеялась увидеть Джейса, но единственным напоминанием о нем было красное пятно на белых каменных обломках, его окровавленный платок. Я подобрала его на память и стала подниматься наверх. Когда я, мигая, выбралась на солнце, Тарбуш постучал по часам.

– Тридцать пять минут, – сказал он. – Обеденный перерыв всего пятнадцать минут.

Он открыл свой журнал и, театрально лизнув красный карандаш, сделал пометку.

– Вычту у этой смены двадцать минут.

– Сэр?

– Я же сказал, время деньги. Время наш враг. Не забывай.

Теперь я помню одно: что Тарбуш наш враг. Орудие, агент и цепной пес настоящего врага. Но в то утро я была занята мыслями о Джаспере Паджетте, его окровавленной ладони и южном выговоре. «Ангел», – произнес он. Слово это звучало в ушах словно арфа, озаряя сиянием мою скучную унылую жизнь. Я увидела восьмое чудо света и перевязала руку сына герцога. Как же, размышляла я, мне увидеться с Джейсом снова? Каменоломня перестала меня интересовать. Одного спуска в недра горы мне хватило. Я сунула платок в коробку из-под обуви, куда прятала памятные вещицы. Красные пятна крови высохли и стали коричневыми. Он все еще хранится у меня, спустя столько лет.

Как-то целую неделю папа работал допоздна, потом ложился спать и снова уходил. А мы сидели в сумерках на ступеньках, вдыхая новый аромат зелени в воздухе: аромат свежих побегов и распускавшихся листочков, и водных струй, бежавших вниз в долину. Заходящее солнце отбрасывало синие тени на склоны горы, пока не остался только красный отблеск к западу от каменной гряды. Ночь спустилась на горные пики. Стриж пронесся сквозь сумерки. Кусака мурлыкал песенку. Генри вытащил из кармана лист бумаги и протянул маме.

– Тарбуш говорит, я могу ему пригодиться в каменоломне, – сказал он. – За десять центов в час.

В свете лампы мама прочитала документ: разрешение не посещать школу и пойти работать. Там говорилось, что Генри пятнадцать лет, хотя ему было всего двенадцать. А вес указывался в сто фунтов, хотя в нем было не более шестидесяти, и то в мокрой насквозь одежде. Документ подписал полковник Боулз, президент компании Паджеттов, он же мэр Мунстоуна и инспектор школ.

– Подпишешь? – спросил Генри.

Вместо ответа мама разорвала документ в клочья.

– Это ложь, – воскликнула она. – Про возраст. И вес. Ты солгал. Все, что у нас есть в этой жизни, – наш Спаситель и честное слово.

– Другие парни это делают, – попытался возразить Генри. – Сам сын герцога там работает.

– Разве ему двенадцать? Нет. – Она ткнула пальцем в клочки документа. – Этот полковник. Он предпочитает, чтобы ты остался неучем? И работал в шахте? Так, пойдешь в школу вместе с Сильви. Прямо завтра.

Так благодаря брату и его попытке через хитрость подзаработать деньжат я смогла выбраться из Каменоломен.