Я поставила вниз ведерко с обедом, и он протянул мне платок с синими инициалами «Джей Си Пи».

– Сгодится и это, – сказал он. – Разве что в вашем ведерке с ланчем найдутся по счастливой случайности бинты и йод?

Он произнес «ведерко с ланчем» так, словно на дворе стоял жаркий летний полдень.

Когда он протянул мне ладонь и я обхватила ее руками, меня пронзило током. Я не ходила в школу вместе с мальчиками и не общалась с парнями и мужчинами, кроме моих громких братьев и кузенов, а также дядей, фыркающих, гогочущих, чертыхающихся, пьющих и горланящих песни. Этот парень был утонченным американцем, ладонь у него была розовая, не загрубевшая, хоть и испачканная кровью. Он улыбнулся мне так, словно прочел мои мысли.

– Похоже, вам очень больно, – выдавила я.

– Чтобы чему-то научиться, нужно страдать, – произнес он, – так любит говорить мне отец. И я сейчас очень страдаю, правда. Мой старик всех отправил бы в школу, где учат тяжелыми тумаками.

– Или тяжелыми молотками, – заметила я.

Он удивленно усмехнулся моей шутке. Я обернула платком его ладонь и тонкие нежные пальцы и завязала прочный узел. Я не осмеливалась взглянуть на него, на эти волосы цвета кукурузы. Мы оба порозовели от смущения, не я одна. Мигая, он разглядывал меня сквозь внезапно запотевшие очки.

– Спасибо, что пришли на помощь страждущему. Мне не говорили, что сюда спускаются ангелы.

– Сущая ерунда.

Ангелы вряд ли заикаются, как я. Серафимы не носят пыльных ботинок. Другие парни подначивали его:

– О, Джейс, дамский угодник. – Они причмокивали, изображая поцелуи.

– Только в мечтах, – он ухмыльнулся мне, а я ощутила странное желание снять с него очки, протереть и увидеть цвет его глаз.

– Сильви! – позвал снизу отец.

Я кивнула парню и пошла к отцу с ведерком в руке.

– Ты забыл обед дома!

– Шери послала тебя? – спросил он.

– Она велела отдать его бригадиру, но я…

– Ах, нет. Если отдать его Тарбушу, он съест все сам. Он ест младенцев, котят. Он вырежет у человека почки и съест на завтрак.

– Он сказал, ты не заслуживаешь обеда, – передала я его слова.

– Так и сказал? – Глаза отца сузились. – Видишь, Птаха, большие начальники не дают простым людям даже пообедать. – Он взглянул наверх, на отверстие, откуда проникал свет, словно это было око всевидящего Господа. Но сверху на него смотрел парень с перевязанной рукой, Джейс. Он поприветствовал нас, увидев, что его заметили.

– Этот парень, – вскинул подбородок отец, – Джаспер Паджетт. Сын герцога Паджетта. Отец все лето заставляет его играть в камнетеса.

Эти слова заинтересовали меня. Так Джейс был аристократ. Сын герцога. Он смотрелся в этой пещере так же странно, как я. И он назвал меня ангелом.

Папа театрально поднял вверх ведерко с обедом и поцеловал его. Парни вокруг рассмеялись и подошли пожать мне руку.

– Это моя дочь Сильви. – Он угрожающе поднял вверх палец. – Даже думать не смейте. А то скормлю вас волкам.

Он величественно взмахнул рукой над головой.

– Regarde[16], Сильви. Вот наш знаменитый мраморный карьер. Чудесно, правда?

– Да, – ответила я.

Отец с гордостью показал на громоздкую машину, которая медленно надрезала камень с оглушающим скрежетом.

– Вот моя красавица. Рассекает камень, как нож желе. Но так медленно, что мы зовем ее Улиткой.

Улитка была камнерезным станком на рельсах, с каждой стороны находились сверла, похожие на гигантские иглы швейной машинки.

– Она продвигается на один фут в час и съедает пятьсот фунтов угля каждый день. Наша красавица.

Мрачный индустриальный вид Улитки не вязался с его восхищенным описанием. Отец любил ее за то, что она делала за него трудную работу по высеканию камня, спасая ему руки и спину. Но для меня это была лишь гудящая груда грязного металла. Лишь черная копоть из трубы гудящего котла намекала на ее убийственную мощь.