Я опустил стекла и вдохнул влажный запах леса. Ночную тишь прорезали одинокие крики птиц. Потом до меня доносилась еле слышная музыка, вальс. Я вспоминал себя ребенком: прислуга приносила мне пирожные. «Только ничего не трогай. Руки у тебя чистые? Возьми салфетку, на!..» Нельзя было повредить обивку кресел, оставлять след грязных пальцев на шелке. От сильного волнения сжалось сердце. Однажды мать избавилась от меня. О, этот вальс…

Я ехал не спеша. Вскоре из ночной темноты выплыл величественный, слабо освещенный железный портал; широко открытые створки приглашали следовать по аллее, обсаженной платанами, поистине королевский проход. Посредине этой перспективы – движущаяся деталь: фонтан; из каменной чаши, которую держала бронзовая девушка, текла вода, подсвеченная золотыми и серебристыми лучами. Этот искусственный водопад ниспадал в мраморный бассейн. По краю его расположены были веселые скульптурные морды. На дальнем плане, на ночном фоне, вырисовывался замок, окруженный многочисленными башнями. Едущие за мной машины подгоняли меня: я загораживал проезд. Проходя мимо бронзовой девицы и ее слуг, сатиров с длинными зубами, я чувствовал запах воды. Далее следовали мраморные ступени, освещенные, как операционный стол, на них стояли извозчики, одетые в красные рединготы, встречали приглашенных.

Я выключил мотор и вышел из машины, оставив ключ ближайшему слуге. Он перевернул свою шляпу-цилиндр и протянул мне номер, дубль которого приклеил на мое ветровое стекло. Надо было подняться на шестьдесят ступеней до крыльца замка. Меня одолевал страх, как актера, снимающегося в одной из главных сцен, я глубоко вбирал воздух. Нельзя было пропустить эту первую съемку, возможно, я не буду уже иметь возможности сниматься во второй раз. Дворецкий спросил у меня пригласительный билет, я отдал его с сожалением. У меня не останется никакого ощутимого сувенира о празднествах у фон Гагенов…

Я продолжал восхождение посреди рядов лакеев. Как только останавливался, ближе всех ко мне стоящий делал жест покачивающейся ладонью: «Вперед, вперед…» Поднявшись на последнюю ступеньку, я перешагнул порог холла и увидел потолок, исписанный фресками, мраморный пол, скульптурные колонны, еще редкая толпа, на женщинах украшения, как из музея Гревена, несколько молоденьких девичьих мордочек, сгорающих от любопытства, просто пони в кринолинах… Юные гости все были в карнавальных костюмах. Я был оглушен голосом Бреля, запущенным по стереоустановке мощностью, достойной рок-концерта, меня очаровала вся эта неземная атмосфера. Меня потряс «Вальс из тысячи тактов». Девушка-привидение из Брюсселя вновь явилась, невидимая другим, она прошла возле меня, жесткие волосы цвета платины колыхались на ее спине. До конца жизни буду вспоминать. Я не знал никакого средства от чувства вины. Меня несла вперед элегантная толпы. Возле меня оказался мужчина, по-видимому с удовольствием подчеркивавший свое сходство с профессором Фрейдом, он мне улыбался. Такой же редингот, цилиндр, пенсне и даже тросточка.

Меня катил поток гостей, порой резкий аромат сшибал с ног. Поверх плеч, над лысыми головами и кудрявыми прическами, я увидел двойную открытую дверь в бальный зал.

Едва войдя, я оказался в хвосте длинной очереди гостей, и тотчас множество людей протянулось за мной. Лакей лающим голосом выкликал фамилии. Объявленные люди по очереди выстраивались перед хозяевами, приветствовали их, обмениваясь короткими фразами, потом предоставляя место следующим за ними. Я любовался членами семьи, аккуратно выстроившимися: отец, мать, две дочери и красивая женщина неопределенного возраста. Хозяева дома принимали гостей: пожать руку, склониться над ней, легко прикоснуться… Обе дочери были в белых завитых париках и в платьях с кринолинами. Проницательное лицо, ясный взгляд, талия, как у осы, – все это подходило как нельзя лучше к ритуалу приема. Глаза у одной были цвета незабудки, у другой – цвета водорослей. Я прислушался к именам: «Принц такой-то», «Графиня такая-то и сын ее Вильгельм». Здесь ни у кого не было имени Жан. Был Поган фон… Я заранее предвидел удивленные взгляды в мой адрес, когда они услышат: «Господин Грегори Уолстер». Без титула. На шее – никакой медали, на обшлагах пиджака – никаких наград. К счастью, из толпы вынырнул Гарри, кинулся ко мне и обнял меня. Это больше чем поцелуй, настоящее излияние чувств.