Перед Глорией лежала пустыня Сонора. Мили и мили креозотовых кустов, ферокактусов, голой земли. Под обнажениями каких-то пластов – походившими на кораллы, отчего Глории стало казаться, что она плывет в подводной лодке, – укрывалась от полуденной жары разного рода живность.

Придерживая одной рукой руль, Глория водила пальцем другой по карте. Прокладка маршрута прерывалась быстрыми перескоками пальца к настроечной ручке приемника – она принималась искать новую станцию всякий раз, как на прежней музыка сменялась болтовней. Латиноамериканская попса – преобладают трубы и замысловатые ритмы. В конце концов ей до того надоело слушать поочередно то шипение между станциями, то рекламу на них, что она остановилась на религиозной программе.

Las puertas del infierno tienen un olor dulce!..[24]

Глория рассмеялась. Поспорить готова, что так!

Чем дальше она заезжала, тем хуже становилась дорога, словно ведшая в прошлое, в эпоху куда менее цивилизованную. Природа, на протяжении сотен миль остававшаяся прирученной, воспрянула здесь, полная мстительных чувств, и вознамерилась вернуть дорогу себе, засевая ее сорной травой и усеивая высохшими стеблями. Земля, точно стремясь воплотить пылкие речи проповедника, выдыхала раскаленные адские пары, колебавшие воздух, погружавшие в трепет весь мир.

Внезапно из марева выскочило доказательство того, что человек здесь все-таки обитает: деревянный дорожный указатель, выцветший почти до нечитаемости, уведомил Глорию, что через 12 км она сможет получить GASOLINA[25]. Не помешало бы. Последний раз она заправлялась в часе езды от Тихуаны, и теперь стрелка индикатора уже окунулась в красную зону.

Заправочная станция подтвердила сложившееся у Глории впечатление: она ехала в машине времени.

Лишенные каких-либо надписей насосы времен Эйзенхауэра, в которые бензин попадал из стоявшего на высоком помосте большого топливного бака под действием всего лишь земного притяжения, улыбались Глории, приветствуя ее поднятыми вверх штуцерами резиновых труб. Зеленые и коричневые пятна автомобильных жидкостей затянули землю камуфляжной тканью. Имелся здесь и неопрятный тесный продуктовый магазинчик с излохмаченными рекламными листками, приклеенными изнутри к его чумазым стеклам. За задней стеной лавки возвышались, привалившись к ископаемому грузовику-тягачу, штабеля полусгнивших покрышек.

Внутри магазинчика никого не было. Глория обошла его и увидела уборную, дверь которой оказалась запертой изнутри.

– Momento, – донеслось из-за двери.

Она вернулась к машине. Через пять минут появился, улыбаясь и извиняясь по-испански: perdon[26], Señora, perdon… – мальчишка в узких джинсах и бейсболке. За его башмаком волокся по земле обрывок туалетной бумаги. Ни о чем не спросив, он сцапал один из штуцеров и начал наполнять бак машины.

– Я бы и сама это сделала, – по-испански сказала Глория, – да не поняла, как включить насос.

– А вот эту кнопочку надо было нажать, – объяснил он. – Насос старый, никто, кроме меня, не знает, как с ним обращаться.

Глория улыбнулась. Сопляк совсем, а разговаривает, как старый брюзга. «Нынче никто ничего не знает, чертовы молокососы…» Она прислонилась к водительской дверце, окинула взглядом дорогу. По ее прикидкам, ехать ей осталось еще полчаса, не больше.

– Ты из Агуас-Вивас? – спросила она.

Мальчишка удивленно приподнял брови:

– Нет, сеньора.

– А знаешь, где это?

– Конечно.

– Ну да, ты же в этих краях живешь.

– В Чарронесе.

– Это далеко отсюда?

– Недалеко, – ответил он. – Шестьдесят пять километров.

Она кивнула, обернулась, чтобы еще раз взглянуть на дорогу.