Это я немного забежал вперед: сей монолог Кулик произнес много позже.

Впрочем, хронология в моем повествовании не имеет существенного значения.

Галямов

Кулик сказал:

– А куда, интересно, делся Галямов?

– Какой Галямов? – спросил я.

– Был такой. Вообще говоря, их много было, но Галямов – особый случай. Жаль.

Судя по всему, Галямов пропал.

Бродяги

Кулик сказал:

– Не поддавайтесь соблазну погрязнуть в реальности. Реальность прожорлива и всеядна. Ей все годится – и плоть, и душа. Душа для нее лакомство наподобие крем-брюле. Мифология подлинная и мнимая – вот спасение.

Уж какая, кажется, глупость считать бродяг людьми способными к любому мало-мальскому счастью. И духовности в них искать как будто праздное дело, ибо мысли их заняты исключительно поиском пропитания и ночлега. Какое заблуждение! Как-нибудь понаблюдайте за сиротами судьбы на улицах своего города. Присмотритесь и вы нередко обнаружите прямые спины, детские глаза, аристократическую обходительность, сочувствие и любовь. Не всегда, конечно. Случаются персонажи, раздавленные черствостью и гонениями, люди неприятные и даже опасные. Но таковых вы можете встретить также среди своих сытых и благополучных знакомцев.

Сдается мне, бродяги приданы нам в назидание. Увы, от назидания мы, как правило, бежим уже в детстве. Также бежим от нищих, придумывая на ходу им скверные биографии лжецов и мошенников, дабы не обременять себя подаянием. А надо бы подумать вот о чем: коль скоро человек преступил грань унижения, неважно по какой причине, он уже достоин любви и жалости.

А может статься, невзрачные, сирые, косноязычные калики, коих во множестве нянчила Россия во все времена – главное наше богатство? Оттого спрятаны в убогости и нищете, что содержат в себе тайну спасения, от прелести и сглаза сокрыты. Случись вселенское несчастье, они одни знают и научат, как выжить, да притом человеком остаться.

И защитят, и накормят, и рубашкой последней поделятся.

Я в людях прячусь

Кулик сказал:

– Я в людях прячусь.

Сенечка

Кулик сказал:

– Жизнь состоит из наблюдений и поступков. Наблюдения и поступки – взаимоисключающие противоположности. Однако как-то уживаются в нас, порождают стойкость и мечты.

Мы с моим коллегой Сенечкой Замским крепко выпили по случаю моего ухода в отпуск. Мы с Сенечкой всегда крепко выпивали по случаю отпуска, по праздникам, по случаю зарплаты, а также по пятницам. Приходилось выпивать и в другие дни. Следует заметить, данная традиция не мешала нам оставаться людьми высокодуховными и ответственными. Пьянство помогало нам отважно принимать диковатые диковины эпохи перемен, противостоять невзгодам, с легкостью обретать новых друзей, формулировать головокружительные светлые идеи и, главное, нередко совершать непредсказуемые, но, как правило, благородные поступки. Иногда проказы, иногда подвиги.

Трезвому человеку мысль совершить подвиг приходит в голову не так часто. Обыкновенно, вообще не приходит.

Словом, мы с Сенечкой славные люди, не желающие мириться с тоскливым однообразием будней. Кроме того, мы были молоды и хороши собой. Впрочем, я могу ошибаться. Это, как утверждал Кулик, нужно со стороны посмотреть. Со стороны все выглядит несколько иначе. И все же сдается мне, я не ошибаюсь. Были молоды, прекрасны, лучезарны.

Не ради хвастовства: ошибаюсь я крайне редко. Как-то так получается.

Так называемая личная жизнь у меня по тем временам катилась в тартарары.

Бытие, будь оно неладно.

По поводу бытия возникало множество вопросов и догадок.

Замучил Сенечку своими наитиями и предположениями.

– Современные люди делятся, условно, конечно, на муравьев и обезьян, – вещал я ему. – Муравьи – творцы. Это известно. Они все время что-то выдумывают, строят. Им семьи не нужны. Обезьяны же, в большинстве своем – воришки и бездельники. Между тем натуры изначально романтические. У обезьян тоже случается любовь. Скорее влюбленность. Острое чувство, но преходящее. Так я о семье: у обезьян, конечно, много больше шансов, чем, нежели у муравьев. Но обезьяны непременно кому-нибудь подражают. А в ближайшем окружении – муравьи. А тем, как ты понимаешь, не до женитьб. Они заняты своими хлопотами, по большому счету, собой. Для них семья – коммуна. То есть не та классическая семья с тещами, свекровями, невестками, золовками, детьми и внуками, не та патриархальная семья, где по утрам пьют чай с сахаром вприкуску или внакладку, вовсе не та семья, которую я подразумеваю в своих рассуждениях, пропади она пропадом. Притом что муравьи сахар обожают. Но это к делу отношения не имеет… Итак, первый шаг сделан: обезьяна влюблена. Внимание, вопрос: как ее привести к мысли о построении семьи, настоящей полноценной семьи с утренним чаепитием, а не семьи-коммуны, как у муравьев?