Комната с каждой секундой казалось всё более чужой. Окно, которое я лично красила полтора года назад, как переехала сюда. Кровать, которую не помешало бы оттереть от следов сажи, но я за столько времени почему-то так этого и не сделала. Шкаф – небольшой, но зрительно занимающий половину пространства. Стол с полками под самый потолок. Из-за одной проклятой выходки какого-то человека мой самый уютный уголок в целом мире в одночасье стал совсем чужим и незнакомым. Паршивое чувство грусти и пустоты. Никак не получалось справиться с ним, отпустить или хотя бы так в него не погружаться. Душевные терзания длились, на удивление, недолго. Обычно я очень привязываюсь к месту и вещам. Неделями, а то и месяцами тоскую, но сегодня внутри что-то переменилось.

Я поднялась с продавленного матраса, полная странной решимости. Вот я уже точно знаю, где оставила зарядку для телефона, в какой карман рюкзака стоит её забросить, чтобы не искать полдня. Туда же полетели несколько шариковых ручек, наушники, моя крохотная заначка в пятьдесят фунтов, солнцезащитный стик для лица (открывала ли я его вообще после покупки?) и наше с Энди рождественское фото.

Уже выходя из комнаты я, конечно же, вспомнила про ноутбук и другие памятные вещи, помимо снимка с подругой. Но, боже, это чувство… Я будто бы переезжаю не в другую квартиру, а собираюсь отправиться в долгое путешествие. Помутнение, которое никак не заканчивалось. И мне было не страшно, наоборот, я чувствовала, словно готовилась к этому уже какое-то время. Просто забыла.

– Могла бы и посоветоваться со мной! – рычал Броуди в трубку. – Переехала, значит. И как мы теперь будем видеться? Я устаю после работы, между прочим, и не горю желанием переться к чёрту на куличики по темноте.

И что на это ответить? Ничего в голову не приходило. Да и надо ли? Сомневаюсь, что Броуди звонит, чтобы услышать что-то от меня. По-моему, он просто хочет высказать своё недовольство, а ещё, может, заставить меня чувствовать себя виноватой. Верно, я ведь всё придумала и, когда твою квартиру переворачивает верх дном невесть кто, в этом нет ничего ужасного и уж тем более страшного.

– Эй, чего молчишь, Роуз? – гаркнул он, но затем добавил: – Только не реви там, ладно? Этого ещё не хватало.

Я кивнула, словно через микрофон Броуди это увидел бы, и промычала нечто, похожее на согласие и утверждение.

– Вот и славно, – смягчился он. – Давай поужинаем сегодня. Как раз обсудим, когда ты вернёшься. Если не хочешь жить у себя, перебирайся ко мне. Давай в десять в нашем любимом баре, помнишь?

Снова вместо ответа я промычала и кивнула.

– Вот и умница, Рози, умница, – приглушённо засмеялся Броуди. – До вечера.

Экран телефона погас, его хотелось отшвырнуть куда-нибудь подальше, но телефон-то тут причём? Я выключила звук, отложила мобильник на стол и снова надела перчатки.

Ночь на новом месте прошла даже лучше, чем я могла предположить. Со сном мучиться не пришлось, не преследовало маниакальное желание каждую секунду проверять окна, дверь, шкафы и тёмные углы. Помню, как вернулась из пиццерии неподалёку по хорошо освещённой улице – Броуди отказался меня провожать, оправдывая это тем, что я от него «сбежала куда подальше», – поднялась к себе, спокойно приняла душ и провалилась в сон, даже не успев расстелись постель.

Утром мне захотелось поставить жирную точку на всей этой дурацкой истории с преследователем. Я позвонила Энди с просьбой помочь закончить уборку. Подруге я всё говорю, что надену свою одежду только после большой стирки, но вот уже который раз за утро на глаза попадается мешок с вещами, и я думаю, как с радостью оставлю его на помойке. Первые полчаса я изо всех сил заставляла себя придумать, пусть и самую невероятную, причину оставить большую часть, а потом просто плюнула на это и… Будь как будет.