12. 11

 Как уснула – не помню. Только снилось мне море – большое, синее и очень шумное. Таким, шумным, было и мое утро, которое я встретила в поезде. 

 Люди сновали туда-сюда, кто-то ждал своей очереди в туалет, кто-то перемещался между вагонами. Я уж молчу про запах... Божечки! Ладно, туалет, но вот ароматы людей, не соблюдающих банальные правила гигиены. Хорошо, что демблеля успели ночью выйти на одной из станций. 

– Доброе утро, малышка, – громко, как барабанное соло, раздался голос Разумовского. 

– Ага, – выдала я, усаживаясь на своем спальном месте, на котором на самом краешке, уже сидел Марк. Выглядел он, кстати, ничего. Бодрым и как будто отдохнувшим. 

– Чай будешь? – поинтересовался мой фиктивный парень. Я лишь кивнула и покосилась в окно: поля, поля, поля... бескрайние. А совсем скоро будут любимые горы. Это гипнотизировало, я так и просидела, уставившись в окно, пока не вернулся Марк с двумя стаканами чая. 

 Очередь испарилась и я, прежде чем испить чайку, решила посетить туалет. Провела там времени по минимуму и вскоре вернулась на свое место. 

– Может, ты мне, что расскажешь про родню? – делая глоток, поинтересовался Разумовский. – Я ж как твой парень должен про них что-то знать. 

 Мне оставалось лишь глубоко вздохнуть. Честно, я и сама думала об этом, но специально откладывала разговор до последнего. Потому что побаивалась, вдруг Марк, узнав о моей семье, тут же даст деру. 

– Мою маму зовут Любовь, – начала я, – она младшая из трёх сестёр. Людка, то есть Людмила, дочка старшей маминой сестры – тёти Веры... 

– Дай угадаю – среднюю сестру зовут Надежда? – фыркнул догадливый Марк. Я кивнула. – Н-да, а бабушка не Софья? 

– Нет, – качнула я головой, глотнула чая и начала рассказывать: – Бабушку я всегда побаивалась. Женщина она властная и строгая, под стать своему имени – Властелина. Всю жизнь она посвятила школе, сначала как учитель русского языка, а потом как директор. Сейчас бабушка на пенсии и выращивает цветы. А еще сводит с ума деда... да и всех остальных членов семьи тоже. Есть у бабули страсть и пунктик по жизни – все русское. Она патриот до мозга костей. 

– Ух ты, – хохотнул Разумовский. – Твое имя тоже было выбрано исходя из бабушкиного пунктика? 

– Именно. Как и имена других моих двоюродных сестёр, дочерей тёти Нади: Светлана и Снежана. Чисто русские. 

Разумовский часто захлопал ресницами, а потом удивленно выдал: 

– У вас там что, бабье царство? 

– Почему? У тёток есть мужья. А еще у Светки недавно родился сын. В нем все души не чают. 

– И Светка тоже замужем? 

– Конечно. Незамужняя с ребенком у нас только мама. За что бабушка на нее до сих пор обижена... 

– Тут тоже виноваты пунктики? 

– Они, – на выдохе ответила я. 

– А кто твой отец, ты знаешь? – поинтересовался вдруг Разумовский. 

– Неа, это наша самая страшная семейная тайна. Мама родила меня рано, беременность свою от родни скрывала долго. Знала, что бабушка будет крайне недовольна появлению на свет ребенка вне брака. Но меня бабуля любит, не меньше, чем своих других внучек. 

 Марк задумался, демонстративно похлопал свой довольно громко урчащий живот. Намёк это был или нет, но я тут же полезла в сумку, извлекая из нее припасы еды. Да, ее я взяла на двоих. Увидев предложенное мной съестное, Разумовский воспылал ко мне благодарностью, хорошо, что только устно. 

 Он быстро уговорил кусок яблочного пирога, посматривал еще и на мой, но я не позволила. С досадой хмыкнув, Разумовский поинтересовался: 

– И вы все, наверное, живёте в одном большом общем доме где-то за городом? 

– Отчасти ты прав. Дом действительно находится за городом, но недалеко, он большой, даже огромный, его строил и всю жизнь совершенствовал сам дед. Он строитель, сейчас уже на пенсии, но иногда берет мелкую работу, у него есть своя небольшая мастерская. Но в доме сейчас живёт только семья тёти Веры. Тётя Надя со всей своей семьёй живёт рядом, через дом, переехали недавно. А вот мама отделилась от семьи давно, живёт рядом со своей фермой.