Я поймал на себе недоверчивый взгляд приятеля, говоривший: «ври-ври, приятно слушать, что-то ты раньше не говорил, что она не идёт, сколько уже мы её в жару выпили!»

– Арик, я серьёзно! – я постарался придать убедительность голосу. Такую стальную – я бы осмелился предположить – убедительность. Которая сразу жестко убеждает оппонента.

– Позвони-позвони! – криво усмехнулся он, положил ложку на стол и небрежным жестом разлил остатки водки, – только потом не талдычь мне, если тебе оттуда стукнут по морде пару раз, что я тебя не предупреждал. И, внимательно посмотрев на пустую бутылку, словно видел её впервые, взял двумя пальцами – указательным и большим – за горлышко, нагнулся и поставил под стол, звякнув о другую пустую бутылку. Там у меня уже скопилось штук двадцать разнокалиберной стеклотары. Всё руки не доходили дойти до пункта приёма сдать, а когда вынырнул из-под стола, как бес из табакерки, «удивил» меня предложением, о каком, впрочем, я догадывался: – Хватит страдать фигнёй, лучше я сбегаю ещё за бутылкой!

Я так и знал, что этим всё и закончится. Вернее, только начнётся. «Губу разъело», говорят в таких случаях искушённые в питие агенобарбы, вот у Аркашки её и раздербанило, и его теперь было не остановить. Я когда собирался звонить, уже знал что он скажет в конце нашей, типа, полемики.

– Какая же это фигня? Смотри глазами, написано конкретно: «…симпатичная шатенка желает познакомиться с мужчиной… на предмет гармоничных счастливых интимных отношений… Может это какая-нибудь миллионерша-инкогнито, или голливудская звезда пятого разряда ищет острых ощущений в российской глубинке…

– Как же, голливудская звезда! Иди ты в задницу, приятель! Нужен ей какой-то позорный городишко Лыков в тамбовской губернии! Ну ты меня и рассмешил! Ха-ха-ха! Давно, Толька, я так не смеялся! Очень нужна голливудской звезде твоя неумытая, полупьяная, глупая, запотевшая от водки морда! Я удивляюсь твой наивности! Веришь всякой байде, какую пишут в этих – он взял газету и потряс ей у меня перед носом, – помойных листках! Сделав паузу, вставшую раком на забомбись локаторы ржавыми мазербордами, продолжил наступление: – Помнишь Вольдемара? Высокого лысого, весь синий от наколок? Мы тогда к тебе приходили с бутылкой, а ты пить отказался, у тебя в тот раз какая то баба была. Его жена выгнала из дома за пьянку! Не помнишь?

Я промолчал, с недоумением посмотрев на Аркадия. Какое отношение имел бухарь Вольдемар, которого я знать не знаю, к тому же выгнанного с позором из дома, к моему желанию позвонить шатенке даме… Аркадий иногда заходил ко мне бухнуть с какими-то, не внушающими доверия алкотронами, чаще всего с молчаливым мрачным темноволосым парнем лет двадцати пяти, которого он называл «Колёк» и, работавшим, как он сказал, сварщиком на машиностроительном заводе, а потом, когда Аркадий перестал заходить с ним, выяснилось, что Колёк находился под подпиской о невыезде из города и ходил к следователю, за то, что стукнул пару раз по лицу тёще: она в разгар скандала вылила у него полбутылки водки в раковину, а у него в этот момент «губу разъело». Тёща ударилась головой о кафель в кухне и начала кричать, звать на помощь дочку. « Караул, доча, этот изверг меня убивает!» На её ор прибежала «доча» – защитить маму, он и ей стукнул пару раз по взлохмаченной «тыкве» – непосредственные термины Аркадия, и в итоге обе оказались в больнице с переломами на туловищах и гематомами на головах. А угрюмый сварщик исчез: то ли посадили, то ли ударился в бега – Аркадий на этот счет сам толком ничего не знал.