– А может, это все симптомы старческого маразма – про отравление?

– Нет, это правда. Сын случайно съел, что матери предназначалось, и в больницу попал. Он же перед едой не читает молитв. Потому решил изолировать Надю. Не подаст же он в суд на свою жену. У них уже дети взрослые. Стыдно… Надя в свое время благородство проявила. Застала своего Гелу с деревенской девушкой и заставила его на ней жениться. И вот теперь расплачивается за добро. Невестка ждет – не дождется, когда Надя на тот свет отправится.

Мама быстренько договорилась с сыном квартирантки о ста рублях в месяц, куда были включены проживание и питание, и на другой неделе баба Надя переехала к нам.

Жиличкой она была золотой. Целый день сидела в кресле и вслепую вязала носки, иногда передвигалась «для разминки» по комнате туда-сюда. До и после еды она и вправду что-то шептала. Делалось это явно не с целью демонстрации, как впоследствии я наблюдала у многих верующих, а скорее по какой-то давней привычке. Для нее это было так же естественно, как мыть руки или причесываться своим ископаемым гребнем, потерявшим большинство зубцов.

Еще удивляло ее постоянное благодушие и полное отсутствие раздражительности. Очень часто она даже за малый пустяк благодарила:

– Живите долго-долго.

Веру свою она не афишировала. Никогда ни словом, ни намеком не жаловалась на свою участь – жить на старости лет у чужих людей. В разговоры, ее не касающиеся, не вмешивалась. И вообще старалась быть как можно более незаметной.

Чаще всего баба Надя говорила загадочное:

– Помяни, Господи, царя Давида и всю кротость его.

Кто такой этот царь Давид и при чем тут его кротость, я узнала лет через десять, придя к вере. Тогда многое чудаковатое в поведении квартирантки встало на свои места.

Сын проведывал ее раз в месяц. Принесет деньги за месяц вперед, посидит с матерью, поохает на свою нелегкую жизнь большого начальника (Надя утешала его, как могла) и – домой.

Жила у нас баба Надя года два. Потом сын забрал ее домой, сообщив новость: жена его заболела психическим расстройством и повесилась.

Услышав это, баба Надя заплакала:

– Что она с собой сделала? Лучше бы я умерла! И так зажилась. Но не забирает Господь…

Через пять лет мы случайно узнали, что баба Надя мирно скончалась у себя дома.

– …Тебя давно не было. А я тут чуть в тюрьму не попала.

– Да вы что?!

Представить тишайшую пенсионерку тетю Таню в казематах Ортачальского изолятора24 было выше моих сил.

– Да, да, нахлебалась я позора на старости лет. Еще и за что? За наркотики.

– Это как?..

Нет, положительно, она решила сегодня свести меня с ума. Проработал человек всю жизнь на одной из дальних АТС тихо-мирно, без взысканий, дожил до того светлого момента, когда родное учреждение компьютеризировали, и бац – оказался не нужен. Всех, кто не смог переквалифицироваться, выкинули на улицу. Печально, но что поделаешь. От таких стрессов женщины совковой закалки наркушами не становятся. Исключено по определению.

– Вот ты послушай, как было дело. Подходит ко мне как-то Гоча – сосед справа. И начинает так культурно, издалека: «Тетя Таня, можно я у вас в конце двора цветы посажу?» – «Ну, посади, – говорю, – все равно у меня земля пустует. Уже сил нет за огородом смотреть. Только осенью инжир и виноград собираю».

Отец Гочи, Бесо, при коммунистах в столовой работал и столько денег нахапал, что после перестройки выстроил домину в три этажа. В их дворе так все налеплено, чахлый кустик посадить негде. Зато десять квартирантов пустили и деньги качают. Вся семья в потолок плюет, никто не работает.