Она наклонилась послушать, дышит ли, может уже умер? Дыхание было, слабое, но ровное. Подождав около часа, она решилась и приподняла травяной компресс с пятна, появившегося первым. Картина была удивительная, синева пропала, образовавшаяся на ее месте язва блестела мелкими пятнышками крови и сукровицей, но не гнила и больше не пахла. Вернее пахла, но так, как пахнет всякая открытая рана. На всякий случай она оставила еще на какое-то время компрессы. К ночи вся синь с больного сошла, он был жив, но очень слаб и находился все время в забытьи, на голос и касания не реагировал.

Ночью она позволила себе поспать, впервые за эти сутки поев. Утром ее разбудил незнакомый голос, в испуге она вскочила, но это был Дарам, ее больной, пришедший в себя и славящий всех богов за свое выздоровление. Она улыбнулась, кажется, победа. Но до полной победы, то есть до заживления всех ранок прошло еще трое суток, в течение которых она все время обновляла компрессы. И в эти новые компрессы по какому-то наитию она клала только совсем немножко волшебного сорняка, а в основном траву, которую давно употребляла в качестве ранозаживляющей при сильных порезах.

Вышло все отлично, новая, наросшая на месте язв кожа отличалась по цвету, но не сильно, кто не знает, тот и не отличит. И сломанные кости срослись, можно было снимать лубки. На шестой день она отпустила бывшего больного домой. Он надоел ей изрядно своей стеснительностью в моменты, когда она обихаживала его, а также своим жалобным нытьем, очень уж хотелось ему побыстрее вернуться. Нани подозревала, что дома его с таким же нетерпением ждет Калисия, но сюда идти боится. Ведь она, бедняжка, не знает, как обстоят дела, может быть, уже мысленно похоронила своего свекра.

Нани тщательно прибравшись в доме и вымыв с щелоком все, чего касался больной, уже собралась в лес, за дочерью, но увидела в окно, как к ней, переваливаясь словно утка, поспешает Калисия и лицо у нее при этом отнюдь не радостное. Сердце так и екнуло, неужели Дараму опять стало худо?

– Свекор мой, козел старый, – выпалила соседка, едва Нани открыла ей дверь, – ведь говорила ему: молчи, молчи, нет, похвастался, что ты его с того света вытащила, от синюхи вылечила. То есть, низкий поклон тебе за то, что вылечила, но может ты теперь решишь, что и не надо было, он ведь нашел с кем своим счастьем поделиться, с Салонией, как же, ближайшая соседка и дальняя родня, а та пошла брехать по всему поселку, язык-то без костей!

Точно не скажу, но по-моему эта сволочь Пендракий пошел с доносом к стражникам на пост, и что теперь будет, не знаю. На, держи деньги, почти все, что в доме есть выгребла. Да бери, бери, боюсь, они тебе очень сгодятся. – Сунув ей немалую пачку денег, Калисия, насколько возможно быстро при ее положении, заспешила назад.

Нани без сил опустилась на крыльцо и прислонилась головой к балясине. Вот и опять ей «награда» за доброе дело, не зря она верит в жребий, ей вот такой черный выпал на долю и не отвертеться, не сбежать и в укромном уголке не отсидеться, везде настигнет и воздаст, да так, что мало не покажется. Так ведь и есть за что!

Гул голосов послышался, когда по всем прикидкам Калисия уже дома должна быть, хоть это хорошо, ей с пузом ни к чему лишние волнения, своих еще хватит, поди. Возглавлял немалую толпу людей конечно же Пендракий, уж он-то во всякой бочке затычка, без него уж никак не обойтись. За ним, не спеша, шли два стражника, но эти при всех регалиях, даже с копьями, словно она бунтовщик какой. За ними вслед, но так, словно он тут случайно очутился, нахмурившись и опустив голову шел глава магистрата Арун. Позади них волновался всякий народ и побогаче и победнее, шумел, размахивал руками, всяко судил и рядил.