– Но, насколько я теперь припоминаю, эту твою Марину, как ты ее называешь, в тот же день и убили.

– С чего ты взяла? Ее закидали камнями и прогнали назад, в лес, но никто ее не убивал.

– Разве? А как же Калеб взахлеб всем рассказывал, что лично его прикончил, то есть ее, но тогда никто не знал, что этот очередной монстр, вышедший из леса, женского рода?

Нани еще отхлебнула настойки и подумав, что молодцы они с Илькой, отличную настойку сварганили, в чувство приводит и мозги прочищает, улыбнулась. Но тут же насупилась, опасаясь, что улыбка будет понята дочерью, как поощрение ее все ухудшающегося день ото дня поведения.

– Ох, и наивная же ты у меня, Нани, – обращение по имени означало, что девчонка чувствует себя уверенно и может позволить себе этот снисходительно-панибратский тон, что матерью вовсе не поощрялось, но пойди, попробуй, отучи ее, такую своенравную.

– Ты забыла, наверно, что этот Калеб фанфарон, хвастун, да еще и трус вдобавок. Оружия у него нет и не было никогда, кто доверит такому недоумку оружие? Отряда стражи не было в тот день в поселке, гонялся за кем-то по оврагам, естественно, опять никого не поймал. Чем этот Калеб мог ее убить, палкой? Фи! В нее тогда несколько камней попало, и парочка весьма увесистых, своими глазами видела, а ей хоть бы что! У Марины шкура толстая, как розовое одеяло, которым ты меня зимой укрываешь, так что цела и живехонька она. Кстати, этот гадский Калеб ущипнул меня на той неделе за попу, все забываю тебе сказать.

Если целью Ильки было переключить внимание матери от неподобающего общения с звероподобной Мариной и опрометчивого спасения дракона, приговоренного магистратом к смерти, на другую, куда более безопасную тему, то ей это вполне удалось, мать побледнела и начала хватать ртом воздух.

– Он, тебя?! Это ничтожество?! – вскричала она, когда смогла отдышаться от душившего ее праведного гнева.

Ей уже не важны были в этот момент все монстры мира. Ее маленькую девочку, с таким трудом выношенную и выращенную, какой-то подонок смеет хватать за интимные места?! Но беглый взгляд на эту самую девочку, пребывающую в полном присутствии духа и с ехидной улыбочкой на прелестном личике, несколько остудил ее пыл. Кажется, надо не воздевать руки к небу, прося о каре для несчастного, осмелившегося на такое кощунство, а осведомиться, пребывает ли вышеозначенный недоумок все еще на этом свете.

– И что ты с ним за это сделала?

– Не волнуйся, ничего особенного. Это случилось возле двора тетки Салонии, она как раз несла бадейку помоев для своих любимых хрюшек, вот я на него и вылила эту бадейку. Кажется, ему такая процедура не очень понравилось. Зато после этого он меня обходит стороной, вчера даже на другую сторону улицы перешел, когда я из лавки с хлебом шла.

– Странно, – удивилась Нани, внимательно слушавшая историю, – я сегодня утром видела Салонию, она мне даже не заикнулась ни о какой бадье, а ведь она из тех, кто за самую мелкую трату удавится, а еще охотнее других удавит.

– Очень точно подмечено, но я ее подкупила, не то она бы мне поминала свои помои еще лет десять, не меньше. У меня была серебряная монетка, я ей и отдала, хотя жалко было до соплей, правда, правда, но мельче ничего не было.

Можно было поинтересоваться, откуда у дочери взялась серебряная монета, деньга немалая в здешних краях, только не факт, что та откроет источники своих доходов. Нани приходилось уже сталкиваться с тем, что эта негодница удивительно ловко добывает денежки, то поспорит с каким-то мальчишкой, естественно, спор выиграет, то поможет жене секретаря магистрата что-то там купить и получит от нее денежную благодарность, то еще что-нибудь совсем уж немыслимое. Главное, что она не ворует, а остальное уже детали.