– Я…я не знаю.

– Элиана, теперь застрявшая в теле мальчика, обнаружила, что не может сформулировать, о чем она думает.

Она уставилась на свои руки, удивленная их размером. В глубине души она знала, что все это из-за светящейся книги, что магия, исходящая от нее, завладела ею. Она вдруг засомневалась в своей новой жизни и задалась вопросом, не окажется ли обещание книги о лучшем мире еще более тяжелым бременем.

– Ты выглядишь по-другому… Странно, – услышала она болтовню Кики, хотя его слова доносились вперемешку, как будто речь обезьяны тоже изменилась.

– А почему у тебя рыжие волосы? Это не волосы джунглей!

– И почему у тебя заплетается язык? – Маленький обезьяний носик Кики дернулся.

Казалось, любопытство Кики теперь переросло в беспокойство.

– Я не могу говорить. Она не могла сказать маленькой обезьянке, не могла сказать ему, что даже не знает, может ли она больше говорить на своем родном языке, принадлежит ли ей эта человеческая оболочка, этот странный мальчик.

Страх нарастал. Элиана отшатнулась назад, врезавшись в мерцающую хрустальную колонну.

И затем это происходило снова, это странное тепло, этот импульс силы… Ее предупредили: она все еще училась, все еще была студенткой в мире магии, который она только что увидела. Но когда она упала навзничь и почувствовала проблеск надежды, чувство удивления от того, насколько странным и чудесным все это казалось, шепот в хрустальной пещере дал обещание о мире, который был готов для нее, ожидая, когда она откроет свое истинное место во всем своем прекрасном, странном и неуклюжем великолепии.

Джунгли отражали замешательство Элианы. Ее дом в джунглях больше не был тем гостеприимным убежищем, которое она знала. Стайка птиц, ранее дружелюбных компаньонов, любопытно щебетала, порхая вокруг нее со странной настороженностью. Обезьянки, жившие на навесе, теперь смотрели на нее с подозрением, как будто она была неизвестным существом, которого здесь быть не должно.

Пока она шла, маленькая коричневая белка, испуганная ее присутствием, взбежала по стволу дерева. Ее глаза расширились, затем недоверчиво сузились. Он громко завизжал на других животных, вызвав волну болтовни, шелеста и чириканья. Сердце Элианы затрепетало, словно откликаясь на неведомого хищника.

Лица ее друзей по джунглям казались ей странными. Ее собственное отражение смотрело на нее из чистого ручья, искаженное водной рябью. Незнакомые глаза, светлая кожа и новая, неуклюжая походка были отражением того существа, которым она стала, но во взгляде воды было нечто большее, что она могла разглядеть.

Какая-то меланхолия нависла над ее отражением. Она попыталась выдавить из себя улыбку, гримасу надежды, глядя на незнакомое существо, смотревшее на нее в ответ. Но единственной эмоцией, которую ей удалось выразить, было полное замешательство. Она больше не была просто девушкой в джунглях, она была аномалией, чем-то, что она все еще пыталась понять сама.

Когда незнакомый человеческий голос зазвучал, Элиана попрактиковалась в произношении слов на своем новом языке.

Она с трудом произнесла простые слова:

– Привет, как дела? —

Слоги вырывались, как неуклюжая попытка пения птицы, звуки были искаженными и неестественными. Ее язык казался тяжелым, незнакомым, упрямым существом во рту, которое упрямо отказывалось сотрудничать.

– Почему я так говорю? – Прошептала Элиана самой себе.

Когда она направлялась к своему знакомому банановому дереву, попугаи собрались вокруг нее, наклоняя головы и издавая странные звуки, по-видимому, забавляясь ее попыткой заговорить.