– Будет вам, дядя, – пробормотала Валь. – Даже если бы я хотела, было бы неразумно на это тратиться.

– Да брось, будь у тебя деньги, ты всё равно бы потратила их на новые занавески или дудки для своих змей. Ты никогда бы туда не пошла. А вот твой Глен никогда себе не откажет в подобном удовольствии. Даже в долг.

– Пожалуйста, прекратите. Замужней женщине это не пристало.

– Да, но хорошеньким юным жёнам многое прощается, если они, конечно, хотят жить, – пожал плечами Беласк. – Иначе бы закон запретил отправлять их под венец с четырнадцати лет; это запретил бы и я, будь я властен, потому что это варварский пережиток прошлого. Нужно хотя бы… с пятнадцати, как Эпонея. В нашем-то просвещённом 1646 году от разделения королевств, – он усмехнулся, решив, что ушёл далеко от темы. – Я бы дал тебе денег, если бы знал, что ты пойдёшь сделать ставку на скачках или купишь себе красное платье. Но ты опять потратишь их на своё семейство. Ты говоришь, они похожи на Вальтера, а я говорю: они чванливы до неприличия, как и он, но кроме этого у них нет ничего общего.

Валь подняла на него уставший взгляд. Мама, при всей её взыскательности, тоже иногда называла её нелюдимость прямым путём из девочек в старушки. Но Валь не очень понимала, как она должна развлекаться, если её не прельщают уличные песни и леденцы. Больше всего она любила компанию маленького Сепхинора, а с ним вместе было бы как-то неудобно гулять в красном платье.

– Знаете, дядя, то, чему меня научил отец, направляло наш род годами. Пускай это в чём-то ограничивает меня, но я рада быть частью великого целого. Принадлежать Змеиному Зубу до конца. Я считаю, это стоит того, чтобы не цепляться за сомнительный досуг. И я также считаю, что вы просто не хотите следовать догматам островитян, поскольку они подразумевают для вас много лишений. Но это – правильная жизнь, это жизнь, наполненная не сиюминутной радостью, а иной. Нематериальной.

– Позволь поделиться одним маленьким наблюдением, – хмыкнул Беласк и выдохнул облако табачного дыма. – Природа даёт каждой новоявленной матери как можно больше уверенности в собственной правоте, чтобы та не сводила себя с ума страхами и сомнениями, пока выхаживает младенца. В итоге ребёнок подрастает, а уверенность остаётся, и женщина до конца своего века неколебимо упёрта в своём единственно правом взгляде на жизнь. С тобой это произошло ещё тогда, когда ты была не в полной мере взрослой и разумной. И сейчас ты думаешь, что знаешь жизнь лучше меня, но я вижу лишь страх быть осуждённой старыми кобылами из городского совета, которые уже отгуляли все свои грехи. И просто пользуются боязливостью таких, как ты, чтобы сохранять в том числе свою репутацию.

– Ладно, вы не дадите мне денег, – поморщилась Валь, – так не заставляйте меня выслушивать ваши речи…

– …бесплатно. Ты хотела сказать «бесплатно», – и Беласк обнажил ровный ряд своих белых зубов, заливаясь смехом. Окончательно смущённая им баронесса поднялась с кресла и хотела было сделать прощальный реверанс, но вспомнила, что так и не объяснила ситуацию. И осталась стоять, дожидаясь, пока смех герцога стихнет.

– Дело отца совершенно прогорело. И я не уверена, что теперь что-то вообще приносит нашей семье деньги, кроме моего жалованья в совете и скудных взносов за похороны. Бригадир нашего рыболовства, Дейв, оказался жуликом, – заявила она. – Половину улова он продавал на рынке и клал деньги в карман. Как и половину жалованья рыбаков.

– Половину? Половину?! Как ты не замечала половину?! – вытаращил глаза герцог, и новый приступ смеха накатил на него.