Да, иногда такая жизнь слишком строга, слишком скудна. Но она даёт больше, чем Беласк и многие из этих гулящих людей способны увидеть. Не только лишь приехавшие с континента за лучшей жизнью и освоением новых областей рынка, но и сами островитяне частенько отдаются зову цивилизации и забывают, чем они должны отличаться от остальных. Такие заблудшие, может быть, ещё смогут когда-нибудь вернуть доверие острова.

Не ожидая никакого сочувствия со стороны гулящих тененсов, Валь какое-то время пыталась найти просто знакомые лица, которые могли бы помочь попавшей в затруднение леди. Вихрь кринолинов, цветастых безвкусных тканей, флажков над брусчатыми улицами и торговцев амулетами от змей рябил в глазах. В итоге ей повезло повстречаться на круглой Ярмарочной площади со слугой дружественной семьи Хернсьюгов. И она не стала просить его отыскать Глена в нетрезвой толпе меж белокаменных гильдейских домов и городских платанов, а попросила довезти её до дома, прекрасно догадываясь, что за этим последует.

Но когда Брендам остался позади, ей всё равно стало легче. В темнеющем небе высилась, будто старый друг, Девичья башня: приземистый маяк старого типа и последнее пристанище её отца, лорда Вальтера, из чёрного как ночь вулканического камня. Даже если теперь там поселились Моррва, всё равно это был дом Видиров – её дом.

Вся её нынешняя семья, то есть также родители Глена, собрались этим мрачным утром на завтрак в башне. Трапезной служил холл, нижний этаж башни, он же считался гостиной. Скрипучий дубовый стол, будто ковровая дорожка, простирался от камина и до входной арки. В нечищеных канделябрах помаргивали свечи. За маленькими окошками оживала облачная заря. Тёмный пух падубов и можжевельников рассеивал вид на серое кладбище, и просторные предгорья казались отражением тяжёлого неба.

Валь прекрасно знала, что тут делают старики Герман и Дала Моррва. Они пришли, чтобы назидательно сидеть. Чавкать, медленно пережёвывая геркулесовую кашу, бросать тяжёлые взгляды на поблекшее убранство Видиров и кутаться в несвежие клетчатые шали. Виконты Моррва уже не первый год трудились на кладбище своими руками. Для Змеиного Зуба это было нормально; аристократы не боялись чёрной работы. Для них куда важнее было, что они выполняют важные для островной жизни функции и не нанимают иммигрантов за три гроша. Но Вальпурге они, по всей видимости, хотели продемонстрировать, что пока она платит чужеземной горничной, руки её по-прежнему слишком белы для жены, что не приносит семье никакого дохода.

А теперь ещё и этот инцидент.

Глен сидел мрачнее чёрных вулканов. Что-то попало ему между зубов, и он ковырялся меж них зубочисткой. Он вернулся поздно ночью, пешком, без двуколки и без тарпана, пьяный, как странствующий рендристкий проповедник. Как нетрудно было догадаться, в темноте он не вписался в поворот и грохнулся с серпантина, ведущего из Брендама в пригород. Мерин сломал обе передних ноги и его пришлось прирезать, а двуколку – переквалифицировать в дрова.

– Да что ж такое, – прошипел Глен и отложил зубочистку. – Не могу понять, что это.

– Может, таракан какой, – сочувственно сказала леди Дала. Шевелюра у неё была уже не та, и поэтому её змеиная коса начиналась не надо лбом, а вверху затылка, а затем, спускаясь вдоль шеи, не оставалась позади, как принято, а с некоторой долей женского кокетства ложилась сбоку на левое плечо. В её присутствии Валь интуитивно избегала красивых каскадов из косичек, поскольку леди Дала явно мучительно переживала выпадение волос.

Это мучение изливалось наружу желчью.