Ты пойди за зовом древним,

Ты найди ход под горой,

Ты забудь, кем был, и спевший

Песню ветер будь с тобой.

Зов не погаснет, зов не утихнет.

Подчиняйся ему, отдавайся ему.

Остров воззвал, на страх твой, на гибель.

Остров нас ждёт, не противься ему.

Валь растворялась в её напеве. Она ни за что бы не сказала теперь, что тененске не дозволено даже браться за гимн Долу. Ни одна наученная рендритскими жрицами леди не сумела бы спеть его более достойно и чувственно одновременно. Эпонее был незнаком древний страх стать тем, кого позовёт Великий Аспид из глубин острова, но она знала своё дело. И в её исполнении «Песня Дола» вновь тронула сердце баронессы.

Что чувствовал папа, когда ветер «пришёл за ним»? Когда он должен был оставить семью после стольких испытаний за руку и сердце леди Сепхинорис. Почему такое великое благо от Бога столь жестоко оторвало его от жизни, в которой он только-только обрёл мир и радость?

Счастлив ли он среди чешуйчатых детей Рендра, или его терзает вечная тоска по оставленной семье? Может ли мироздание быть так безжалостно? Или всё же герцог забыл их, слившись с корнями дивных деревьев Дола?

– Валь, ты что, плачешь? – Эпонея отложила ноты и подбежала к ней, взяла её за плечи, взглянула в её глаза. Баронесса замотала головой и сморгнула с ресниц непрошенные слёзы.

– Я не плачу, – тихо ответила она. – Леди, конечно, могут себе это позволить, но я ещё и Видира. А мы… не плачем.

Эпонея свела золотистые брови домиком и пересадила Вальпургу на канапе, сама тоже устроилась рядом и положила голову ей на плечо.

– Я верю, – тепло сказала она и обняла её. – Но я не смотрю, если что. И не узнаю.

– Ты поёшь, как поют птицы, когда начинает сходить снег, – признала Валь сдавленным шёпотом. – Как жизнь, когда её начинает согревать солнце. И как море летним вечером.

– Я так счастлива, что тебе понравилось! Я боялась, что, может, мне не стоит…

– Нет, стоит! Стоит! – Валь посмотрела на неё твёрдым, почти что воинственным взглядом. – Я уверена, что если ты можешь так проникновенно выразить эти строки, то неважно, откуда ты родом. Хотя, на деле, ты тоже Видира.

Охваченная целым вихрем разных эмоций, Валь не сразу пришла в себя. Но Эпонея уняла её, предложив тосты с сиропом из пряного портвейна, и они снова принялись пить и угощаться, пока от души вновь не отлегло. И вскоре их смех присоединился к смеху всех пирующих горожан.

Миновала ещё пара часов, и вот уже дело дошло и до макияжа. Сперва королева показывала, как следует краситься, на себе; она подвела глаза порошком на основе сажи и сурьмы, а губы – помадой из масла и пчелиного воска. А потом покусилась и на саму баронессу. Та сперва противилась, считая, что это чересчур, но коньяк и веселье делали своё дело, и она согласилась. И вскоре они обе превратились в двух вульгарных тененсок с багряными губами, розовыми скулами и затенёнными сверху веками.

А потом запал прошёл. Оставалось только позавидовать тем семьям, которых в третьем часу ночи ещё не сморило после стольких сладостей и тостов. Эпонея сдалась первая, она буквально легла на сестру, когда они вместе сидели на подоконнике.

– Я не могу, – сонно промычала она. – Кажется, я проиграла сражение со злыми духами.

– Не проиграла, – утешила её Валь. – Твоё пение стоило любых обрядов, так что от нас они отстали сразу.

Она прислонилась к краю окна и смотрела, как пляшут огоньки свеч в отражении стекла. Море стало чуть тише, и все корабли стояли с погашенным светом. Отдалённый гул празднества долетал с нижнего этажа «Рогатого Ужа». Её сердце уже тоже не отбивало дробь, она успокаивалась, но пока что не готова была спать.