– На самом деле, если бы я мог загадать этой ночью желание, я бы загадал, чтобы у нас у всех было по отдельному дому, – продолжал рассуждать Сепхинор. – Чтобы туда не могла заходить леди Дала и подсовывать вместо интересных книг свои дурацкие сказки про змея Халломона. И чтобы мы собирались вместе как гости, потому что в гости люди всегда ходят радостными. А вместе, напротив, живут только злыми.

– Это не всегда так, – вздохнула Валь. – Как ни крути, к тому же, люди нужны друг другу. Неужели ты хорошо бы чувствовал себя совсем один?

– Если бы я мог приходить к вам в гости в выходные – то да, – честно сказал мальчик. – Ты только не обижайся. Просто я люблю быть наедине с собой. Как змея муссурана. И мне ничуть от этого не плохо.

– Тогда у тебя для этого будет хотя бы змеятник, – промолвила Валь и уткнулась взглядом в пол. Ей не хотелось думать, что это из-за неё Сепхинор решил стать отшельником.

Как всегда в таких ситуациях, Глен не спустился к завтраку, и в башне царила атмосфера подавленности. Но Валь собиралась как ни в чём не бывало. Она взяла с собой и ночную рубашку, и сменное праздничное платье, и гостинцы, и кулон с портретами сына и мужа внутри. И, конечно, Вдовичку. Длинная бурая мулга легла на её плечи тяжёлым грузом. Судя по её сонливости и отсутствию аппетита за последнюю неделю, она готовилась к линьке. Но она без возражений обвилась вокруг шеи Вальпурги, и та прикрыла её сверху шалью. Затем надела кроличью шапку и была готова.

– Зачем вам с собой змея? – поинтересовался Банди. Он одиноко стоял при входе и смотрел на снегопад и покрытые маленькими сугробами падубы за окном. Сегодня у всех был выходной, даже у мастеровых.

– Для статусности, конечно. Нынче не все дворяне могут похвастаться настоящими ксакалами.

Баронесса расположилась на диване в ожидании экипажа, который за ней должен был прислать Беласк. Снежный день светил через витражное окошко, превращая всю гостиную в цветной калейдоскоп. Рама отцовского портрета сияла ярко, однако сам он будто оставался в тени, не удостаивая дочь взглядом.

С Сепхинором она попрощалась ещё у себя в будуаре и оставила его досыпать. С Эми поболтала на кухне. Глен, вестимо, не собирался давать ей аудиенцию, поэтому оставался лишь каменщик.

– Банди, можешь подойти на минутку? – попросила она аккуратно.

Тот отвлёкся и с готовностью приблизился, а затем развернул к ней стул от обеденного стола и сел напротив.

– Да, миледи?

– Как твои успехи на бирже?

– Потихоньку, полегоньку. Ваш пакет я буду хранить у себя, пока не вернётесь.

– Верно, – улыбнулась Валь. Сперва Банди казался ей скользким типом, но теперь она чувствовала, что они отлично понимают друг друга. Без лишних слов, как говорится.

Она нерешительно замолкла, не зная, говорить ли то, что собиралась. Но взгляд Банди давал понять, что он ждёт именно этого. И тогда Валь, склонившись к нему поближе, сказала тихо:

– Не подумай, что я не могу положиться на собственного мужа. Но… если что, пожалуйста, позаботься о Сепхиноре.

Золотистый взгляд бывшего каторжника стал острее. Он понимал, о чём она. О том незаметном чувстве тревоги, которое охватило остров.

– Можете на меня рассчитывать, – ответил он без тени лукавства.

Вальпурге стало легче, и она виновато улыбнулась. Она не хотела показаться пугливой, но… теперь она знала так много, что ей было неспокойно буквально от всего. И она никак не могла дождаться, когда же газетчики возвестят победу Адальга.

Пережить эти последние часы тьмы перед рассветом труднее всего.

Их молчание нарушил топот копыт на подъездной дороге, и настала пора прощаться. Вальпурге это тоже далось непросто; уходя из дома, она отдавала себе отчёт в том, что это первый её праздник Долгой Ночи без семьи. Отдельно от мягких ковров, узорчатых гобеленов, что вышила мать; отдельно от радужного света цветных стёкол и множества свечей; вдали от шорохов родного очага и задумчивого взгляда удава из галереи на втором этаже.