Ее чары не достигли цели.

– Будь ты проклята! – завизжала вёльха. – Будь ты проклята, отродье смертных!..

Она шагнула к Совьон, и ночь зашелестела за нею рыданием вьюги и птичьим гвалтом. Но яростнее всех кричали вороны, а с воронами у Совьон была своя история. Айна Лииса, потеряв самообладание, размахнулась, намереваясь дать пощечину, и Совьон перехватила ее руку.

– Ступай прочь, – попросила она, прикрывая глаза. Колдовская кровь прилила к пальцам, и Айна Лииса закричала от боли.

– Пусти, – взвыла она, точно прикосновение Совьон обожгло не хуже огня. – Пусти, пусти!

Крохотное проклятие, незаметное для Кейриик Хайре – и потребовавшее недюжинных сил от Совьон. Она слукавила, сказав, что могла бы убить Айну Лииса, ведь даже поранить ее стоило невероятного труда. Но та об этом не знала. Запахло паленой кожей, и Совьон ослабила хватку – Айна Лииса вырвалась. Она упала, прижимая к груди покалеченную руку: на ее запястье остались черные рубцеватые следы от пальцев Совьон.

В дом запорхнули бешено кружащиеся свиристели, вернейшие из прислужников Айны Лииса. Свиристели щебетали, чувствуя боль госпожи, но не в их силах было ей помочь. Оттого они метались из угла в угол, не находя себе места.

Вёльха вскинула залитое слезами лицо.

– Гадина, – сказала она.

И, тяжело поднявшись, ушла прочь.

Ближе к рассвету очнулась Жангал. Попила воды, кипяченной с чабрецом, поплакала – и уснула обычным человеческим сном, чтобы позже встать с новыми силами. Комната в Дагримовом доме была в чудовищном состоянии, вся в перьях свиристелей и птичьем помете. То там, то тут находились кусочки обледенелого лишайника или гроздья разметанных сухих ягод. Снежинки, принесенные ветром, растаяли, и теперь в лужицах мокли комья сора.

Еще не рассвело, когда Совьон вышла во двор. Она наклонилась над бадьей, в которой отражалось черное небо, и зачерпнула пригоршню воды. Охладила разгоряченное лицо, взмокшую шею – а потом устроилась на хлипких ступенях крыльца.

Ворон сел на ее плечо, затем спрыгнул на колени. Уткнулся мощным клювом в ладонь.

– Здравствуй, – сказала Совьон нежно. – Сторожил ночью? Отгонял собратьев от дома?

Она гладила шею ворона большим и указательным пальцами, посматривая на запертые изнутри ворота. Совьон чувствовала тревогу: нужно было уходить. Неудивительно, если к жилищу Дагрима уже подтягиваются горожане с факелами и топорами.

Скрипнула ступенька.

– Позволишь? – спросил Латы и, дождавшись кивка, опустился рядом.

Совьон принялась поддразнивать ворона. Тот, принимая вызов, пытался уцепить ее за фалангу, но хозяйка оказывалась проворнее. На деле же она раздумывала, как поступить.

– Ты, наверное, знаешь, – начал Латы, взъерошив волосы. – Я пришел в крепость, чтобы собрать людей для своего князя.

Совьон не ответила, только неопределенно дернула плечом.

– Тыса обещал мне дюжину дружинников, а на деле со мной отправится не больше десяти. Думаю, это козни их посадника. Сначала я хотел поспорить, но теперь передумал. Сейчас я просто желаю уйти.

Латы ногтем подковырнул наледь на крыльце.

– Войску моего князя не помешает такой дружинник, как Дагрим.

– Он идет с тобой? – равнодушно отозвалась Совьон. – И берет с собой рабыню?

– Берет. Зачем ему оставаться, если земляки готовы разорвать его зазнобу? – Латы потер нос, раскрасневшийся на морозе. – А если вёльха продолжит свои проделки, и его разорвут, даже на прежние заслуги не посмотрят.

– Ничего вёльха не сделает, – покачала головой Совьон. Эту битву Айна Лииса проиграла: даже если бы она захотела, у нее не хватило бы сил отомстить целой крепости. Совьон же скоро здесь не будет – вспрыгнет на Жениха, привязанного за домом, и ищи ветра в поле. Жаль только, что запасы остались на постоялом дворе. К ним теперь не вернешься, не рискуя головой.