– Слушай, а радиация сюда не проникнет по трубе?

Леха озадаченно уставился на меня, подумал пару секунд, потом пожал плечами:

– А вот фиг его знает. Но варианты-то у нас какие?

– Ну дозиметр есть у тебя?

– Точно – брат сходил к куче барахла, покопался там и вернулся, неся в руках коробочку размером со спичечный коробок с небольшим экраном.

– Это чего такое?

– Дозиметр индивидуальный. Ну-ка… – брат нажал что-то, и раздался негромкий, но такой мерзкий треск, и на экране забегали цифры.

– Тааак, ноль четыре микрозиверта в час. Это нормально вообще?

– Я не знаю, брат. Будем замерять регулярно, да? Если будет расти, то чего делать?

– Спросил, блин. Не знаю я, чего делать.

– Да, нормально так мы спрятались…

– Ладно, не гунди. Пошли спать. Подъем у нас в 10.00.

– А зачем?

– Если дисциплину не ввести, через три дня начнется анархия.

И не поспоришь…

Растянулись на общем лежаке, укрывшись расстегнутыми спальниками. Тепло от буржуек постепенно наполняло Убежище. Не зря Леха неделю протапливал все четыре буржуйки, выгоняя из стен и пола холод и сырость. Никто вокруг не спал, только дети безмятежно сопели. Оно и понятно, для них все это проходит по разряду приключений. Женщины тихо перешептывались, мужики то и дело бегали покурить к одной из печек.

– Лех, как думаешь, ребятня там уцелела?

Где это «там», Леха уточнять не стал, и так было ясно.

– Наверняка. Ты ж видел тот бункер.

– А весь народ в городе, а?

Брат помолчал, обдумывая ответ, потом сказал:

– Не знаю, Сань. Если даже и уцелел кто, то только те, кто под землей. Ты представь себе, какая там радиация наверху.

– А давай замерим! Дозиметр есть же. Через трубу его наверх вытолкнем, а потом назад затянем и поглядим.

– Ага, и на нем радиации притащим сюда. Думай, что говоришь. Ждать надо.

Да, не подумал…

– А кто под землей, кроме шахтеров?

– Все конторские, вояки тоже на Заводе… да много кто мог успеть попрятаться. Погреба в каждом дворе, подвалы, да даже гаражи с ямами! Так что…

– Ты ж сам говорил, что по Заводу и должны были лупануть в первую очередь. И что, думаешь, там кто-то уцелел?

– Там как раз на ядерный удар и хранилища рассчитаны, и бункеры.

– И сколько нам тут сидеть?

– Ну радиация же не вечно будет над городом висеть. Ветер, осадки… Думаю, через пару недель наденем костюмчики и попробуем выйти. Если я верно помню, самые тяжелые поражения в первые дни наносят изотоп йод-131, цезий и стронций. Вот этот самый йод распадается дней за восемь-десять. А вот цезий со стронцием…

Надо было в школе хорошо учиться. Сиди теперь и гадай.

– Слушай, а как думаешь, «Комбат» мой уцелел? – через некоторое время спросил Леха.

– Ну это вряд ли. Ангар этот сдуло моментально, он же из простых сэндвичей…

– А там ведь пригорок небольшой метрах в ста за ангаром, волна могла и выше пройти.

– Чего гадать, поживем – увидим.

15 февраля 2035

– Ну что, брат, пробуем?

В Убежище повисла напряженная тишина, все уставились на нас с Лехой.

– Пробуем. Доедай и будем собираться.

Две недели в Убежище прошли… странно. Все ждали чего-то, косились на нас и ничего не спрашивали. Старательно жили обычной жизнью. В первые дни нас еще расспрашивали о том, откуда мы узнали и почему никого не предупредили. Михаил, тот самый мужик, которому в ночь взрыва мне пришлось отвесить крепкую затрещину, устроил форменную истерику. Называл нас эгоистичными подонками и сыпал угрозами. Осадила его баба Маша. Она подошла к беснующемуся мужику, положила ему руку на плечо, и эдак проникновенно глядя ему в глаза, сказала:

– А ты жалобу напиши. В Спортлото.

Мужик заткнулся, сел на лавку и принялся с остервенением поглощать пайку – лапшу с тушенкой…