Скорее всего, это была какая-то кладовая, сплошь заставленная бочками, кулями и причим хламом. По стенке да на ощупь пробрался подьячий в угол и присел там на корточки. Жалобно скрипнула распахнувшаяся дверь.

– Где он?! – послышались крики. – Ищите!

– А чего я прячусь? – подумал, вдруг, Осип. – Надо выйти сейчас и сказать им, что я из Разбойного приказа, а в случае чего, так можно «слово и дело» прокричать. От такого крика у любого коленки задрожат.

Подьячий опёрся рукой в земляной пол, чтобы встать, но тут другая мысль одёрнула его смелый порыв.

«Да, ты и пикнуть не успеешь, – шепнула подлая мыслишка, – как они тебя пиками заколют. Злые они сейчас… Под горячую руку врага в опасности только распоследний дурень полезет. Пусть поостынут малость, а потом и откроешься»

Осип сел на пол за высокой кадкой и придвинул к себе какой-то большой куль, похоже с березовым углём.

А рядом перебранка занялась.

– Чего вы тут делаете? – кричит злой хриплый голос. – Не велено сюда никому ходить! Вон отсюда!

– В подпол, вроде, какой-то оборванец забрался! – отвечает другой голос, не хриплый, но тоже злой. – Вот мы и ищем его! Он куда-то сюда пополз!

– Не здесь никого! Пошли вон, а то Ивану Кирилловичу пожалуюсь!

– Уйдём, уйдём… Только если ты тут увидишь кого, так бей любого насмерть без разговоров. Велено так.

– Без вас знаю – как с чужими в этом подземелье поступать. Проваливайте!

Лязгнули запоры и всё стихло. Подьячий вздохнул облегчённо, но тут в кладовой внзапно стало светло, словно днём. Кто-то вошёл с факелом. Осип замер, притаился за кулями, сидит ни жив ни мертв, ожидая как сейчас острая пика ребра его ломать начнёт. Но, вроде, орять обошлось: и рёбра целы, и снова в кладовой тьма непроглядная.

Подьячий сидел на полу до тех пор, пока его не стал холод одолевать. Сначала Осип терпел, а когда зубы у него потихоньку застучали, решил выбраться из своего убежища.

И вот опять у него два пути: к двери, откуда пришёл или к таинственно мерцающему зареву. И показалось Осипу, что какая-то страшная тайна прячется возле зарева того. Желание узнать тайну победило тягу к свободе, и подьячий осторожно пошёл к красному свету в дверном проёме. Шаг, ещё шаг… И вот уже можно заглянуть в этот таинственный дверной проём, но тут раздался громкий стук. Кто-то колотил в ту самую дверь, через которую подьячий проник в это таинственное подземелье. Пришлось опять прятаться в кладовке.

Лязгнул затвор и чей-то строгий голос спросил.

– Ну, как у вас тут?

– Карашо, – ответил другой голос, скорее всего, голос иноземный. Непривычно было слышать его уху русского человека. – Кров мала осталас…

– Кровь будет, – сказал пришелец, проходя мимо двери кладовой. – Завтра девку свежую привезём. Стрельцы сказали, что кто-то чужой в подпол дворца залез? К вам никто не совался?

– Нэ есть видэла никто…

Осип прижался к стене и замер, опасаясь даже пальцем пошевелить, а вот когда шаги стихли, он опять пополз из кладовки к освещённому заревом проёму. Подполз к каменному порогу и опять разговор слышит.

– Зелье, какое я тебе третьего дня заказывал, готово?

– Канечно, гатов. Два капли и за три дня умереть. Больше капля – быстрее умирать. А сразу смерть не есть хорош, подозрение большой. Три дня – гут…

– Это хорошо, что не сразу. Только как подсунуть ему зелье?

– Два капля пища и всё… Не есть трудно…

– Твоими устами да мёд бы пить. Перед тем, как ему что-то съесть, эту пищу обязательно другой человек пробует… Лихачев столько пробовольщиков поставил, что удивительно – как до царя еда вообще доходит…

– Тебе бояр много жалко?

– Нет, бояр мне не жалко. Только с той недели Лихачёв, будто что-то почувствовал и теперь вместе с боярами всё пробует и наш друг…