То, что предстало взору, отличалось даже от рядом стоящих запущенных дворов. Сразу было видно – не хватает мужской руки. С трудом отворив занесенную огрубевшим снегом калитку, Толя, похрустывая замерзшими ступеньками, поднялся на крыльцо и, толкнув дверь, оказался в сенцах. Знакомые тюки вдоль стен, висящие охапки трав, – все это было до боли знакомо с самого детства… Нащупав ручку второй двери, он с трепетом дернул на себя, и в лицо пахнуло ароматной выпечкой.

– Сынок! – воскликнула стоящая у печи старушка и заплакала.

– Мамочка, – бросив сумку, Анатолий поспешил к матери.

Обнявшись, они молча стояли до тех пор, пока не запахло подгорающими пирогами.

– Ой, ой… горят.

Старушка, схватив лопатку, кинулась переворачивать содержимое сковороды. Тем временем сын, раздевшись, сел на табурет возле стола и грустно следил за суетой постаревшей матери. Когда он видел ее в последний раз, она была энергичней и моложавей, а сейчас перед ним была измотанная сгорбленная старушка.

– Сынок, будешь кушать? – мать обхватила его голову ладонями и поцеловала в макушку. – Как я рада, что ты приехал…

– Я тоже рад, что наконец-то приехал домой, – Толя поцеловал материнскую руку. – А вот кушать, честно говоря, не хочу.

– Ну как же… Я вот и пирожков настряпала к твоему приезду. И с капустой, и с картошкой, – всхлипнув, расстроилась мать.

– Да-а?! – чтобы не усугублять душевное состояние матери, Анатолий изобразил радость. Он знал, как важно для нее накормить гостя. – Ну, тогда, конечно, покушаю. А молоко есть?

– А как же, – оживилась старушка и достала из-под стола банку деревенского молока.

Анатолий любил все деревенское. И хотя многие сельские жители на дух не переносили молоко и молочные продукты, он, живя в городе, скучал по ним.

– Что-то ты исхудал, сынок, – посетовала мать. – Жениться тебе надо… Годы-то идут, а ты все один… Или есть невеста?

– Есть, – солгал Анатолий.

– Давно встречаетесь?

– Почти год.

– Познакомил бы… Мне и помирать спокойней, если буду знать, что не один остаешься.

Мать снова заплакала. Анатолий, отложив недоеденный пирог, дотронулся до ее руки:

– Обязательно познакомлю. Вот только отец выздоровеет, и привезу.

– Отец уже не выздоровеет, – вздохнула мать.

– Надо верить в лучшее, – возразил Толя.

– Врачи говорят, безнадежно.

– Ага, врачи много знают! Почему же они сразу не заметили, что у отца?

– Не знаю. Все удивляются, ведь его столько раз оперировали… Только смотри, отцу не проболтайся, он думает, что у него язва.

– Ясно… Но надеяться на лучшее все равно надо. Иногда чудеса происходят.

– Только не у нас. Мне в последнее время страшные сны снятся и про отца, и про тебя. На душе неспокойно…

– И мне… – Толя решил рассказать и о своем сне, но, видя, как мать переживает, понял: не стоит подливать масла в огонь, и вовремя оборвал фразу. – И мне… все равно не верится, что это безнадежно. Сейчас поедем в больницу и поговорим с врачами. Шанс должен быть.

– Может быть, – недоверчиво произнесла мать. – Кстати, сходи к дядь Мише, напомни, что он обещал свозить нас. Помнишь дядю Мишу?

Конечно, Толя помнил отцовского друга, заядлого охотника и рыбака. В детстве они часто ездили рыбачить на реку Плава, где по вечерам, сидя у костра, он с упоением слушал байки весельчака дяди Миши. А потому Толя не просто помнил его, а относился как к неотъемлемой части своего детства.

– Ну, еще бы я не помнил!

– Тогда сходи и скажи, что в больницу надо к часу…

Изба дяди Миши находилась через несколько домов. Быстро добежав до высоких ворот, наверно, единственных в округе аккуратно очищенных по всему периметру, Анатолий нажал на кнопку звонка. Сигнала он не услышал, но услышал захлебывающийся лай собаки. Спустя пару минут, послышался хруст снега и жестко-матерный окрик в сторону пса. Калитка отворилась. На пороге появился невысокий, коренастый мужичок в теплой камуфляжной куртке и кроличьей шапке с ушами в разные стороны. Мужичок с головы до ног окинул визитера непонимающим взглядом и через мгновение, радостно раскинув руки, воскликнул: