Со стороны переулка над её окном проходила труба Пневмопочты, и время от времени она разражалась коротким грохотом, когда внутри проносилась капсула. Кровать в комнате стояла у самой дальней стены, рядом с тумбочкой. В углу между окнами – маленькая железная печка с полочками: и греет, и еду приготовить можно. Ещё в комнате был буфет и платяной шкаф справа от входа, под самый потолок, смотревшийся настоящим великаном. Деревянный скрипучий пол, стены с обоями тёмно-зелёного цвета, местами отклеившимися. Расшатанная дверь на том конце комнаты вела в клозет. Анна решила, что при первой возможности купит ширму, чтобы прикрыть безобразие. Хотя гостей приводить, в общем, не планировала. Очень хотелось купить граммофон, или радио, новые книги, а ещё поменять бы занавески на окнах, да и ковёр в комнате не помешает, тем более с такими сквозняками, но Анна сдержалась, побоявшись тратиться, потому что неизвестно, как ещё всё повернётся. И оказалась права: вот уже вторую неделю она безуспешно пыталась найти работу. Без рекомендаций в приличные места не брали ни в какую. Анна показывала диплом, но когда речь заходила о семье, начинала бормотать что-то невразумительное и крайне подозрительное. Предоставить сведения она просто не могла, а без этого ей тут же указывали на дверь. Приходилось признать, что пора немного понизить планку, а то как бы не пришлось стоять со скрипкой, собирая в свою флоппи монетки.

Оторвавшись от витрины, Анна побрела дальше. Последнее собеседование снова окончилось полным фиаско, стараясь не тратить стремительно таявшие сбережения, Анна пошла домой пешком, в чём уже успела раскаяться, да ещё и дождь снова начался. Похолодало так, что чувствовалось – ближе к ночи может быть снег.

Темнело, в неярком газовом свете фонарей влажная мостовая засеребрилась. Анна решила, что нужно бы ускориться: она не боялась, но район знала плохо, оставаться здесь после заката не хотелось. Чтобы сократить путь, свернула в переулок, под арку. Собиралась перейти двор, но остановилась и рывком кинулась к стене: впереди двое полицейских держали девушку. Один, что потолще, заломил ей руки и гнул назад, второй, с лицом, изъеденным рытвинками от прыщей, похлопывал её по щекам и что-то втолковывал. То, что полицейские, Анна догадалась сразу, по синей форме.

– Допрыгалась, доскакалась козочка, – исключительно мерзким голосом говорил мужчина. – Ну, как, будешь ласкова?

Сцена всколыхнула воспоминания, от которых заныл затылок.

– Эй! – Голос внезапно охрип, крика не получилось. Анна кашлянула и закричала уже громче, побежав вперёд: – Эй! Оставьте её!

Удивление от появления нового участника драмы отразилось на лицах всех троих, особенно у девушки. В темноте Анна не сразу рассмотрела её, теперь же, приглядевшись, поняла, почему жертва насилия не звала на помощь. Девушка была очень хорошенькой, с тонкой талией, но пышными формами, в светло-зелёном платье и куцем пальтишке, в туфлях не по погоде и с непокрытой головой. Светлые, туго завитые локоны рассыпались по плечам, не прихваченные ни лентой, ни шпильками. Губы ярко горят красным, тонкие дужки бровей подведены чёрным карандашом – без косметики она смотрелась бы гораздо милее, но профессия, как видно, обязывала.

– А тебе чего, промокашка? – рявкнул толстый полицейский. – Тоже безбилетная, с подружкой в камеру хочешь?

– Я не безбилетная, и вообще не проститутка, – холодно ответила Анна. – Могу показать паспорт. А то, что вы делаете, незаконно.

– Незаконно? – повторил тот, что шлёпал блондинку по щекам. – Шла бы ты, мамзель, по-хорошему. А этой красаве ещё штраф уплатить нужно.