Андреем овладела злоба. На смену испугу, отупению, усталости, вдруг пришла отчаянная холодная ярость. Он поднял пистолет, который до этого безвольно держал в руке, и нажал курок. Выстрел оборвал бредовую болтовню. Андрей отрешённо посмотрел на растекающееся по облупленной стене красное пятно, на перекошенное лицо убитого им человека, а затем развернулся и вышел из домика, Давно наступил день. Несколько тёмных фигур в окружении зелёных жужжащих туч мух, околачивались неподалёку. Заметив Андрея, они с рёвом и ликующими криками спешно заковыляли к нему. Андрей прицелился было, но потом, решив, что не стоит тратить патроны, сунул пистолет за брючный ремень. Огляделся по сторонам – увидел лопату, валявшуюся под скамейкой возле домика. Свирепо усмехнулся, поднял её и, пробормотав себе под нос: «человеку Бог не интересен», направился к трём, торопившемся ему навстречу.

Январь 2000.

ТАМПЛИЕР

Воин печали ждет. Ждет пока…

(Книга Проклятых).

Тот, кто взывает о помощи к силам добра, рискует ничуть не меньше взывающего ко злу.

(Лорис Проказник. Книга Демиургов).

Кто может сказать, о чем думает летучая мышь, совершая свой еженощный полет? Наверняка не о прелестях ночной прохлады, а о вкусных, теплых мошках, которых так приятно хватать на лету…

Так думал я, одиноко бредя по безлюдным изогнутым улицам этого странного города, наблюдая пляску веселых детей ночи в сиреневом свете уличных фонарей. Куда я шел – я не знал. Я не знал и не помнил ничего. Правая рука моя почему-то сжимала тяжелый длинный меч – обтянутая кожей рукоять грелась в ладони, а с блестящего лезвия срывались тяжелые темно-вишневые капли. Они падали с определенными интервалами – в такт моим шагам. Проходя мимо темных подворотен, я прислушивался: оттуда доносились звуки – шепот и, кажется, чье-то рычание. Я видел, как мерцают оттуда чьи-то жестокие глаза. Я вышел на большую, залитую фиолетовым искусственным светом площадь. Там стоял тот, кто ждал меня. Едва увидев его, я сразу понял, что он ждет именно меня. Высокий, с лицом скрытым тенью, в ощетинившихся сверкающими шипами доспехах, он протянул ко мне свой изогнутый на восточный манер меч и глухо, но раскатисто произнес:

– Пройдет время, и пустыни снова станут морями… Вот твоя награда!

И широким взмахом клинка он снес мою голову. Она весело покатилась по булыжной мостовой, звеня надетым на нее шлемом…

* * *

С криком Владимир Николаевич Перов вскочил с кровати, нечаянно двинув локтем жену. От резкого вскакивания в глазах у него потемнело и запрыгали озорные искорки. Шатаясь и держась за сердце, он проковылял на кухню. Проглотил там две таблетки валерианки, запил бутылкой кефира и как будто несколько успокоился. Глубоко, полной грудью, вздохнув, Владимир Николаевич взял с холодильника «Аргументы и факты» и занялся кроссвордом. Спать сегодня он все равно уже не будет.

– Что, опять кошмары мучают? Господи, да сколько можно, да сходи ты уже к врачу. Пусть назначат тебе какую-нибудь психотерапию, – протяжно запричитала заспанная супруга, вваливаясь на кухню.

– Иди спи, – буркнул Владимир Николаевич, вписывая в клеточки слово «коммуникация».

– Ну и черт с тобой. Мучайся со своими кошмарами. Скоро в психушку загремишь, чокнутый!

Шаркая тапками, заспанная супруга удалилась в спальню, и еще минут пять оттуда слышны были проклятия в адрес психов, которые не хотят лечить себе нервы, отравляя жизнь себе и окружающим. Владимир Николаевич потаращился какое-то время в газетные фотографии, пририсовал Жириновскому рога и ослиные уши, потом отправился в спальню.

Кошмары этой ночью больше не приходили.