– У тебя сотрясение мозга. Тебе нужно будет полежать, пока поправишься.

– Я полежу, – согласился он, попив водички. – Давайте я прямо сейчас пойду и полежу…

– Еще немножко потерпи. Надо сделать укол с лекарством. Не будешь отбиваться? Голова зато перестанет болеть.

– «Укол» звучит страшно. Но я буду храбрым, – вздохнул он.

Он смотрел, как доктор заряжает лекарством маленькое прозрачное устройство с иголкой. А иголка и не иголка вовсе, а длинная тонкая-тонкая трубочка с остро скошенным краем…Они воткнули иголку в задницу, сбоку!! Потому что задница у него самое мягкое и толстое место! Но вообще-то не так и больно… и не страшно. Разрешили бы уже поспать, а не хвалили так громко…Глаза закрывались. Он чуть не уронил бутылку.

Волшебник взял на руки и понес. Пахло от него ни на что не похоже, хорошо. Это ведь важный волшебник, ему ведь все немножко кланялись, и – чего он сам с ним нянчится? От него вон все еще дымом пахнет…

По серебристым узким коридорам волшебник вынес наружу, под красивое вечернее небо. Ветер нежно погладил лицо и босые ноги. Пахло мятой травой, землей, осенью и незнакомыми, какими-то железными запахами. Они приближались к совсем небольшой серебряной капле. Сквозь полупрозрачную крышу внутри было видно большие кресла и колючие цветные огоньки.

– Сейчас мы полетим на небо.

Он крепче прижал бутылку, когда серебряная капля сама открыла сбоку широкую дверку, и согласился:

– Давай полетим. Все равно я тут никому не нужен.

– А ты не боишься?

– Нет. А это… Это такая небесная повозка?

– Да. Мы с тобой полетим на другую… Небесную повозку, очень-очень большую. Целый небесный город.

– А ты там будешь со мной?

– Буду. Потому что ты не такой, как другие детки, я хочу сам за тобой присмотреть, – он посадил его в маленькое мягкое сиденье, прикрепленное к большому, пристегнул широкими ремешками: – Не бойся вообще, договорились?

– Как на вашем языке называется такая маленькая повозка?

– Ял. Тебе удобно? Все хорошо видно?

– Мне вообще хорошо. Голова даже не болит.

Волшебник сел рядом в большое кресло, и ял закрыл дверку. Он помолчал, глядя на совсем близкую истоптанную траву за стеклом:

– На небо – это навсегда?

– Это мы потом будем вместе решать.

– Почему… Почему я имею значение?

Волшебник вздрогнул и посмотрел в глаза. Он пожал плечами:

– Я мал, чтоб решать.

– Потому что ты необычный. Вообще непонятно, откуда такой взялся. Кто твои мама и папа?

– У меня нету. У меня только нянька была, Утеха.

– Все это странно. Ладно, расскажешь потом. Ну, полетели?

– Полетели, – все в нем на миг больно сжалось от радости и от ужаса.

Внизу под полом тихонько забормотало, потом загудело, и трава снаружи ушла вниз и вдруг превратилась в огромное поле с несколькими серебристыми, большими и малыми каплями, вокруг которых двигались точки-человечки и черточки-лошадки с тележками. Горы вокруг в самом деле были синими-синими.

– Так видят птицы! – обрадовался он. – Или ветер! Ой…

– А скажи хоть, ребенок, как тебя зовут?

– Никак, – он вытянул шею изо всей возможности, чтоб видеть отдалявшуюся землю.

– Нет имени? Странно.

– Всех зовут, а меня – не зовут. Нету имени.

С краев круглое поле внизу расширялось ленточками других полей, темными, шершавыми от леса горами со светлыми, чуть позолоченными низким солнцем верхушками и страшными провалами ущелий – и все это страшно падало в огромный голубой колодец. Он перестал различать и полоску дороги, и серебристые капельки. Близко пронеслась назад и вниз вершина горы: куски камней в жухлой траве, кривые деревья и никого-никого. Впереди вставали голые серые скалы в осыпях и разломах – там-то точно тоже никого нет. Только ветер. Стало так грустно, пусто и страшно, как будто бы он оказался вон на том голом куске скалы страшно высоко надо всем живым миром. Вот бы узнать, где сейчас Рокот. Но он не разрешил себе думать о Рокоте.