— Что…?

— Юная госпожа, тысяча благодарностей, храните вас Небеса! Пожалуйста, не тратьте сокровище на старую слугу.

Я прищуриваюсь.

По воспоминаниям она и раньше отказывалась, но не столько категорично и после долгих уговоров. Только вот Юйлин вольностей себе не позволяла и не давала драгоценные пилюли как я, без уважения, в пальцах. Она для этого переложила каждую из подарочных пилюль в свой миниатюрный флакончик.

Юйлин ни разу не видела, как кормилица принимает пилюлю.

— Кормилица Мей. Где пилюли? Ты ведь не принимала их.

— Юная госпожа…

Понятно.

Действительно, как лечение поможет, если пилюли отправляются не в рот, а в комод?

— Ты не принимала, — констатирую я.

— Простите, юная госпожа, — шепчет она.

Надеюсь, у неё от переживаний сердечный приступ не случится? Я успокаивающе касаюсь её плеча, стараюсь, чтобы выражение лица оставалось мягким и сострадательным. А что ещё делать? Ругаться, топать ногами, взывать к разуму? Ни что из этого к результату не приведёт.

Садиться на корточки нельзя, кормилица не поймёт. Я опускаюсь на лавку. Пилюли всё ещё у меня в руке.

— Кормилица Мей, я не буду ни о чём спрашивать. Сейчас примите пилюлю. Кормилица Мей, примите пилюлю, — повторяю я.

Отказываться дальше она не может — это будет грубо.

Я вспоминаю, что взять сокровища руками, а не через шёлковую салфетку тоже грубо. Сойдёт особая очень тонкая рисовая бумага. У кормилицы нет ни того, ни другого. Она находит выход: берёт пилюлю через рукав.

— Благодарю вас, юная госпожа!

Всё-таки есть что-то глубоко неправильное в том, что женщина, которая меня растила, обращается ко мне на “вы”, но здешняя часть мигом подсказывает, что даже матье, если она в статусе наложнице, будет обращаться к дочери как к госпоже.

Ужас.

Я спокойно наблюдаю. Пилюля не то сокровище, которое можно спрятать в карман — пудра стирается, от соприкосновения с кожей или тканью волшебные частички стираются и вместе с ними уходят и лечебные свойства пилюли.

— Кормилица Мей?

— Юная госпожа, жизнь этой ничтожной не стоит столько.

— Кормилица Мей, будьте разумны. После прикосновений моих пальцев пилюля не стоит ничего? Кроме слуг никто не согласится её принять.

— Это не так, юная госпожа.

У меня нет ни времени, ни желания возиться.

— Если ты не примешь её прямо сейчас, я её выброшу, потому что обратно к нетронутым пилюлям я её не положу.

— Юная госпожа!

Кормилица сдаётся, проглатывает восстанавливающую пилюлю. Стоило ли так переживать из-за таблетки? Я отнеслась к пилюлям как к обычному лекарству, и мгновенный зримый эффект становится для меня неожиданностью. У женщины на тон светлеет лицо, кожа стремительно насыщается влагой и морщины больше не смотрятся сеткой изломов. Лет пять как ластиком стёрло.

Дыхание выравнивается, ходит сутулость.

Начинаю понимать, почему пилюли считаются сокровищем.

Вторая, лёгочная, зримого эффекта не даёт.

Я поднимаюсь с лавки:

— Кормилица Мей, тётушка ясно сказала, что не позволит тебе остаться в поместье.

— Ничего, юная госпожа.

— Я тебя не оставлю, кормилица Мей.

— Юная госпожа, вы простите старую. Пилюли, которые вы мне дали, я подарила племяннице. С таким сокровищем в приданом муж её будет очень ценить.

— Хорошо, — киваю я.

Сейчас меня интересует иное.

Пожалуй, после двух пилюль я действительно могу отправить кормилицу в обратный путь и не бояться, что поездка до столицы станет для неё губительной, но было бы глупо отослать кормилицу просто так, не разыграв выпавшую мне козырную карту отъезда.

Я захлопываю крышку ларца, убеждаюсь, что для закрытия никакие иероглифы не нужны — зачарованный замочек сам прекрасно защёлкивается. И водружаю ларчик на тот же сундук, с которого я его сняла, и… понимаю, что в очередной раз ошиблась.