Она встала и пошла к выходу, я молча шел следом, любуясь её фигурой и придумывая, что бы такое сказать ей, чтобы отвлечь от этих мрачных мыслей и успокоить.

На улице шел дождь, капли громко стучали по железу крыши, вода гудела в трубах и, вырываясь пенным потоком, с весенним журчанием, устремлялась в люки. Мы укрылись под аркой, чтобы переждать дождь и стояли, взявшись за руки. Я притянул её голову к своей груди и начал читать другое стихотворение Тарковского:

На длинных нерусских ногах

Стоит, улыбаясь некстати,

А шерсть у него на боках

Как вата в столетнем халате.

Я извлекал давно прочитанные и, казалось, окончательно похороненные в колодце памяти строки. Они тянулись из его глубин и складывались в ритмичные строфы. Зина подняла голову, заглянула в мои глаза и улыбнулась. Я понял, что попал в её настрой, и продолжал тянуть из памяти строки:

Должно быть, молясь на восток,

Кочевники перемудрили,

В подшерсток втирали песок

И ржавой колючкой кормили.

Горбатую царскую плоть,

Престол нищеты и терпенья,

Нещедрый пустынник-господь

Слепил из отходов творенья.

Я слышал это стихотворение в записи, в исполнении автора, и пытался подражать его интонации и ритмике:

И в ноздри вложили замок,

А в душу – печаль и величье,

И верно с тех пор погремок

На шее болтается птичьей.

По Черным и Красным пескам,

По дикому зною бродяжил,

К чужим пристрастился тюкам,

Копейки под старость не нажил.

Привыкла верблюжья душа

К пустыне, тюкам и побоям.

А все-таки жизнь хороша,

И мы в ней чего-нибудь стоим.

– А все-таки жизнь хороша, и мы в ней чего-нибудь стоим, – повторила она и улыбнулась,– посмотри, и дождь уже кончился. Пошли?

На Невском шумели машины, разгоняя воду, в лужах отражались белые облака и яркие солнечные блики. На проводах и растяжках кое-где еще висели капли. Как малые школьники, мы шлепали по лужам, держась за руки, и повторяли:

А все-таки жизнь хороша,

И мы в ней чего-нибудь стоим.

Задержавшись у коней, на Аничковом мосту, Зина задала вопрос:

– А откуда ты знаешь стихи Арсения Тарковского? Современная молодежь стихи не читает, ей больше рэп наравится.

– У матери была пластинка, где он читает свои стихи. С детства слышал, забыл потом, а вот сегодня вспомнил. У нее еще много было таких пластинок. Помню «Графа Нулина» в исполнении Юрского, сонеты Шекспира в переводе Маршака. Хочешь прочту сонет, который точно про тебя?

– Читай, с удовольствием послушаю.

Ты не меняешься с теченьем лет.

Такой же ты была, когда впервые

Тебя я встретил. Три зимы седые

Трех пышных лет запорошили след.

Три нежные весны сменили цвет

На сочный плод и листья огневые,

И трижды лес был осенью раздет…

А над тобой не властвуют стихии.

На циферблате, указав нам час,

Покинув цифру, стрелка золотая

Чуть движется невидимо для глаз,

Так на тебе я лет не замечаю.

И если уж закат необходим, —

Он был перед рождением твоим!

– Здорово, спасибо! А ты с мамой живешь

– Нет! – я слегка задумался, соображая, говорить, или нет, но решился, – она выпала из окна и разбилась, двенадцать лет назад.