– Это не измена, – кивнул я, но Тома не радовалась, видя странный огонь в моих глазах. – Хуже. Это зоофилия!

Девушка вспыхнула:

– Хочешь сказать, что я тоже… это?

– Говорю только за себя. А ты думай.

Тома надулась:

– Пиявка – настоящее животное. Хоть и ладная девка. Каюсь, была неправа. Но Смотрик – другое дело. Он не зверь.

– А кто? – с издевкой полюбопытствовал я.

– Он человек, помещенный в звериные условия. Как мы с тобой.

– Ну-ну. Он тебе сам сказал?

– Скажет. Я научу.

– А он тебя чему?

Тома гневно сощурилась. Я снова отвернул голову.

Заснуть не получалось. В голове бил и бил неумолчный колокол: Зарина мертва. Глаза тупо смотрели в потолок. Одеревенелые мышцы вытянули организм по стойке «смирно» в лежачем состоянии. Только ручки сложить – вылитый труп.

Наверное, эта недвижимость и обманула Смотрика. Как голодная мышь, с опаской и неразумным бесстрашием подбирающаяся к куску сыра, он вылез со своего места, боясь разбудить драчливого кота. Но уже не мог оставаться без сыра. Со скоростью старой улитки и грацией молодой змеи он выполз наружу, стараясь не шуршать, не шелестеть, не дышать, не жить… короче, парить, растворившись в воздухе. Он крался почти незаметно. Он очень боялся делать то, что делал. Но не смог удержаться от. Вновь не притронуться к. Остаться без. Опять не пройтись по. Не смог потушить свой организм и не ломать сложившегося хрупкого равновесия. Возможно, совершил первый Поступок в своей жизни.

Сев в Томиных ногах, он испуганно лизнул тонкую щиколотку.

И ничего не произошло. Или казалось, что не произошло. Из последних сил сдерживаясь, я продолжал ритмично сопеть, давая девушке возможность реабилитироваться. Увы. Тома была сейчас не Тома, а зачарованная Спящая Красавица. Впрочем… не совсем спящая. Добрый молодец сделал все, чтобы снять ненавистные чары. Она сонно заворочалась, потом чуть заметно, но так желанно и многообещающе подалась ему навстречу.

Словно божественная музыка снизошла на пугливую тень, что шарахалась от каждого вздоха. Ангельский свет рассеял мрак. Воздух заплясал искрами благословенной радости. В его мозгу что-то вспыхнуло и перегорело, инстинкт самосохранения померк. А Тома не желала выплывать из реальности сна. Не хотела понимать, где кончается сказочный туман и начинается явь. Это было сумасшествие, апофеоз победы демократии в одном отдельно взятом организме. Полный плюрализм мнений раздираемого на фракции разума, жаждущего всего и сразу. Тома не думала о будущем. Не могла думать, чтобы не разорвать мозги, выпирающие из черепной коробки, словно пена после встряхивания газировки. Типа, будущего нет, раз не приходит. Вокруг одно сплошное настоящее. Значит… Значит, она в своем праве? Отказавшись от будущего, бросив его псу под хвост, чтобы заняться желанным до колик настоящим.

Нет ответа. Только мертвецкая тишина и беспокойные атакующие образы грядущего в голове и в трясущихся поджилках.

Казалось, кавалер заранее знал, что девушке нравится, а что нет. Что бросает в дрожь, а что приводит к агонизирующему выплеску-изгибу спины, что делать с ней сейчас и когда перейти к чему-нибудь новому. Такое, увы, неспроста – это либо опыт, либо настоящие чувства. И если последнее…

Черт подери, собаки нас тоже любят больше жизни. Но это не делает их людьми.

А Смотрик продолжал. Он был нежным, был страстным, был яростным. Его язык двигался медленно. Двигался быстро. И снова медленно. Он был неутомим и осведомленно бережен. Сладостные спазмы девушки заводили его, заставляя предпринимать что-то еще и еще. С раболепием неофита Тома отдавалась чужой неотразимой настойчивости. Я пытался уговорить себя лежать, ничего не предпринимая, и держаться, сколько смогу, пока не произойдет что-то из ряда вон. Короче, держаться, виртуально отсутствовать некоторое время, даря близкой душе возможность наслаждаться в меру сил выпавшим на ее долю капризом случая. Я ведь тоже люблю и понимаю, что значит – желать. Но у меня другая ситуация.