– Выпьем!

– И давай – на «ты»! Надо ведь с чего-то начинать нашу жизнь.

– Все это похоже на сон. – Он выпил рюмку. – Что, надо поцеловаться?

– Непременно.

Робко клюнул в щеку, сел, молчит, трет ладонями вытертые джинсы.

– Знаете… Знаешь, врежем еще этого ликера!

– Врежем.

– Нет, я сам налью. Все-таки я мужчина! И скажу тост. Понимаешь, я дожил до тридцати шести годов и всегда был человеком, которому некуда спешить. Не спешил в работе, не спешил взрослеть, набираться ума, регалий, богатства – и все потому, что у меня не было главного: дома, в который мне хотелось бы спешить. И вот я обрел этот дом…

– Кстати, – говорю я, вставая, – давай я тебе сразу покажу, что в этом доме где. Это, как ты понял, гостиная, она же спальня. Теперь иди сюда – тут Антошкина комната. Вот здесь, смотри, в стенном шкафу – эти полки я для тебя расчистила, можешь положить вещи. Ну туалет, ванная. Там – кухня.

Он покорно бродит за мной по квартире. Возле кухни потянул носом:

– А чем так пахнет вкусно?

– Едой. Ты – голодный?

– Я… вообще, не…

– Сейчас будем ужинать. Извини, секунду. – Отправляю его в комнату – пусть немножко в себя придет, сама остаюсь на кухне.

Запахи, правда, гуляют дивные – мясо в духовке уже зарумянилось. Надо подержать еще немножко. Помидоры, зелень разложены живописно на тарелках. Оглядела еду – ничего. Нравится. И я себе нравлюсь пока: программу исполняю хорошо. И выгляжу неплохо: прическа, макияж, платье. Главное сейчас – посторонних мыслей не брать в голову.

Ужинаем в комнате, парадным образом, с салфетками в салфетницах. Кофе с мороженым на десерт.

– Ну, как?

– Изумительно.

– Каждый день я тебе, конечно, такого ужина не обещаю.

– Все равно – ты прекрасная хозяйка! Обычно женщины сейчас почему-то этого стыдятся, а почему? Женщина должна быть женщиной, и прекрасно, что ты это понимаешь, и это подарок судьбы, что я тебя встретил, именно такую. Настоящую русскую женщину, из тех, понимаешь, что и коня на скаку, и в избу, и в Сибирь за декабристами…

– Я не хочу в Сибирь, Вениамин. А просто, как женщина, я тебе нравлюсь?

– Зачем спрашиваешь? Давно, очень давно! Много лет! Да! Не удивляйся, я знаю тебя очень давно. Оказывается, это была ты! Хочешь, я прочту тебе еще один свой рассказ? Совсем короткий, и ты поймешь. Можно?

– Зачем спрашиваешь.

– Слушай. Он без названия. «Была трава, и была тропинка, и были ноги, которые шли по этой тропинке, шли, ступая мягко и бережно, словно ощупывая землю, и был край платья, широкого, как крылья большой белой птицы, от шагов крылья торопливо взмахивали, и казалось, что девушка плыла, тихо летела над тропинкой, – а шла она впереди меня, и я не видел ее лица…»

И опять, как в тот раз, я скоро перестала слышать слова и глядела на Вениамина. Потому что, когда он читал, он не видел моего взгляда, и можно было смотреть, не таясь. Видеть близорукие добрые глаза, смешной хохолок на затылке, неумело штопанные, беспризорные локти на свитере. Потом он повернул голову, и я снова услышала голос:

– И вот теперь я увидел ее лицо… Твое лицо. Спасибо тебе, что ты сбылась. Моя белая птица…

– Подожди, я сейчас, прости, – перебила я его.

Я выпорхнула в Антошкину комнату. Собственно, зачем?.. Ах да, так ведь и было задумано. Сняла парадное платье, переоделась в уютный халат, талию затянула поясом. Горят щеки, как у воришки… Но ведь я ничего не краду. Я – беру. Беру свое простое человеческое счастье. А может быть, и правда оно так начинается? И надо спокойно, как ни в чем не бывало, даже грациозно, выпорхнуть обратно в комнату.

Он стоит у полки, уткнув нос в раскрытую книжку, очки на лбу. Оглянулся: