Главным кредитором Сибирской дружины выступил созданный в 1922 году, в Сиэтле, торговый синдикат “Олаф Свенсон и К°“, в совет директоров которого вошел уехавший из Якутии в Японию купец-миллионер Кушнарев. Он и его земляк, тоже купец и миллионер Никифоров, представлявший Якутское повстанческое правительство, заключили договор о том, что «Олаф Свенсон» будет иметь монопольное право скупки пушнины в освобожденной от большевиков Якутии. Никифорову это гарантировал Куликовский, еще при Меркуловых назначенный временным управляющим Якутской областью. Цена пушной монополии составила сто тысяч рублей, но от «Олаф Свенсон» Куликовский получил только шестьдесят тысяч и еще двадцать пять – от британской фирмы “Гудзон Бэй”, связанной с тем же Кушнаревым и другими русскими коммерсантами на Дальнем Востоке. Недостающие пятнадцать тысяч не то были удержаны как процент по кредиту, не то осели в карманах посредников. На сделке такого масштаба погрели руки многие, но подозревать в этом Куликовского нет оснований. Просто многолетняя служба в фирме Громовой и кооперативе «Холбос» приучила его соблюдать неписаные законы русской коммерции.

Приамурское правительство еще до Дитерихса выделило ему двадцать тысяч рублей золотом, но на руки он получил четверть этой суммы. Остальное вычли за фрахт пароходов для доставки Сибирской дружины в Аян, а в утешение выдали казначейские и гербовые знаки на сто тысяч рублей (“бандероли, почтовые марки, вексельная и актовая бумага”).

“Тогда Куликовский, – рассказывает Строд о его не типичной для интеллигента предприимчивости, – решил спекульнуть шестью пудами ценных бумаг и пустил их в распродажу на 50 % дешевле номинальной стоимости. Около своеобразного государственного аукциона поднялась страшная свистопляска, которая не преминула отразиться на денежном курсе, и правительство, обеспокоенное падением рубля, поспешило отобрать у Куликовского эти бумаги. Тот, однако, успел заработать 16 000 золотых рублей”.

Во Владивостоке он продал еще и двадцать тысяч вывезенных из Якутии беличьих шкурок, но Пепеляев, похоже, об этом не знал, как не знал и о его договоренности с Кушнаревым и Никифоровым. Получив шестьдесят тысяч рублей, потом еще двадцать, он думал, что первую сумму собрали сами якуты, а вторую дал Дитерихс. “Получение Куликовским денег и ценных бумаг от торговых фирм мне совершенно неизвестно”, – говорил Пепеляев. Скорее всего, так оно и было.

Из наличных денег выплатили скромное пособие офицерам, “не могущим оставить семьи без средств к существованию”, прочее пошло на закупку снаряжения, продовольствия и вооружения. Поставщиками выступили те же “Олаф Свенсон” и “Гудзон Бэй”. Это означало, что чуть ли не бо́льшую часть кредита Кушнарев и его компаньоны выплатили не деньгами, а товарами, сократив свои фактические расходы.

Кое-что из закупленного Пепеляев потом перечислил на допросе: фуфайки, чайники, вёдра, кальсоны, дратва, ножи канадские, керосин, ламповое стекло, цепи, порох, дробь, а в качестве “предметов роскоши” – неизвестно кому предназначенные (сам он не курил) “три английские курительные трубки”.

Малышеву выдали деньги на приобретение “фотографического аппарата и принадлежностей”. Он, видимо, умел обращаться с этими предметами, к тому же считал, что как адъютант Пепеляева всегда будет находиться в центре событий и лучше других сможет вести фотохронику похода.

В окружении Пепеляева служба у Семенова осуждалась как не достойная порядочного офицера. Когда Малышева в плену спросили, приходилось ли ему служить в семеновских частях, он ответил: “Я атаманам не служил”. Легко представить, с какой интонацией это было сказано.