Чэн Фэнтай сказал со смехом:

– Эти слова звучат так, словно вызывать на себя любовь барышень ему не впервой!

Фань Лянь прыснул со смеху:

– Вот это новости! Шан-лаобань покидал Пинъян трижды, и впервые как раз из-за этого!

– Э! Это из-за чего же?

Фань Лянь понизил голос:

– Из-за барышни.

Чэн Фэнтай вскинул брови, он и слыхом не слыхал об этом прежде.

– Он пленил дочь начальника уезда, и девица подарила ему семейную реликвию в знак своей привязанности. Когда же об этом стало известно, Шан-лаобаню пришлось уехать на чужбину и выступать с концертами на стороне, и вернуться он осмелился, лишь когда та барышня вышла замуж.

Чэн Фэнтай хмыкнул:

– А ведь так с виду и не скажешь…

Фань Лянь обожал рассказывать Чэн Фэнтаю то, о чем он не знал, он еще понизил голос, едва не шепча ему в ухо:

– А вот чего зять точно не знает, так это почему Шан Сижуй покинул резиденцию командующего Цао.

Полагаясь на только что услышанную историю, Чэн Фэнтай невольно предположил:

– Он пленил мою сестру? Нахлобучил зеленую шляпу [74] на моего зятя?

Фань Лянь плюнул ему в лицо:

– Ну что за бессмысленные у тебя измышления?! Хотя… не так уж ты и далек от истины. Он чуть не сделал твоего шурина своим тестем, – договорив, он тут же обеспокоенно добавил: – Только об этом ни в коем случае нельзя распространяться, ты сам знаешь, каков нрав твоего зятя.

В семье командующего Цао было три сына и дочь, девочка родилась третьим ребенком и только в этом году поступила в университет. Она была на два года моложе Шэн Цзыюня. Если так подсчитать, в то время, когда Шан Сижуй покинул резиденцию командующего Цао, третьей барышне Цао было всего тринадцать или четырнадцать лет, о какой пикантной истории тут можно сплетничать?!

Фань Лянь откинулся на спинку стула и подвел этой сплетне следующий итог:

– Подробностей этого дела я не знаю, поэтому ничего толком сказать не могу. Но если командующий Цао отпустил Шан Сижуя, чтобы избежать подозрений, это вполне имеет смысл.

На сцене тем временем близилась кульминация всего спектакля, верный слуга императора отдал тому свою жену, чтобы государь мог оставить наследника, а сам император притворился мертвым и бежал из дворца. В зале ходило немало сплетен, однако же на сцене их было еще больше, да и касались они самого государя-императора, отчего зрители то и дело вздрагивали, на лицах их застыл испуг. Фань Лянь сидел молча, ничего не говоря, погрузившись в глубокие раздумья. Чэн Фэнтай же не раз наблюдал подобные сюжетные ходы, в которых совершались величайшие преступления, он уже предвидел, что все первые полосы в завтрашних газетах отведут под мельчайшие детали сегодняшнего представления, и слава Шан Сижуя разгорится еще большим пламенем.

Закончив исполнять «Записки о прячущемся драконе», Шан Сижуй все же не устоял перед обожанием зрителей и вышел на сцену еще раз, чтобы сыграть отрывок из пекинской оперы «Битва при Сяояоцзине» [75]. Пока все разошлись после спектакля, пока он снял грим, было уже глубоко за полночь. Чэн Фэнтай, обменявшись с Фань Лянем парой шутливых фраз, распрощался с шурином, приказал Лао Гэ ждать его в машине, а сам отправился за кулисы. В узком коридорчике, ведущем в гримерку, он столкнулся с бэйлэ Анем, которому явно дали от ворот поворот: наверняка он смог повидать Шан Сижуя, однако вспышкой гнева явственно старался прикрыть смущение, на лице его повисло выражение ярости, и он был бледен как смерть, словно только что поцеловался с дверью. У дверей гримерки стояли Сяо Лай и какой-то посторонний мужчина, по виду телохранитель. Кажется, у Шан Сижуя был гость, да не простого происхождения.