Второй раз переходить реку сил не осталось, да и бесполезно это. В отчаянии Ирина бросилась бежать. Узкая тропка уходила от брода в лес. Она петляла между деревьями, поднималась на пригорки, спускалась в ложбинки, раздваивалась и вновь сходилась, но с каждым шагом становилась всё неприметнее, пока не исчезла совсем.

Растратив оставшиеся силы, беглянка остановилась. Солнце уже село. Вместе с темнотой пришёл проникающий насквозь холод, от которого непросохшая одежда задубела и перестала греть совершенно. Гнус, от которого удавалось отмахиваться на бегу, теперь набросился всем неисчислимым количеством. Миллиарды мошек кусали лицо, жалили, забравшись под одежду, лезли в рот и нос. Даже глаза стали предметом их атаки. Терпеть это было невозможно.

Паника охватила Ирину. Она забыла, что сил больше нет и, не разбирая дороги, с визгом помчалась сквозь заросли. Ноги сами вынесли её на возвышенность. Здесь кровососы от неё отстали, но всё тело горело от укусов, заставляя со слезами кататься по земле. Как только жар на одном из участков тела ослабевал, это место охватывалось обжигающим холодом. Непроглядная темнота превращала муки в адовы.

Неясный, серый свет появился где-то высоко в небе. Он медленно спускался, становясь сильнее, занимая всё больше пространства. Вот он уже заполнил собой всё вокруг, побелел и стал даже слепить. Приятное тепло разливалось вместе с ним, превращая его в жёлтый. Оттуда же, сверху, стало спускаться, постепенно увеличиваясь, лицо мамы – «Вставай доченька, тебе надо идти». Рядом стоял бывший муж и хохотал.

Видение исчезло. Ирина медленно подняла опухшие веки. Редкие снежинки падали с серого неба и таяли, упав на мокрую, недостаточно промёрзшую землю. С трудом поднявшись, она сделала несколько шагов и упала. Всё тело ныло. Не было ни одного сантиметра кожи, который бы не болел. Но нужно было идти. Она снова поднялась и, шатаясь, пошла. В каком направлении двигаться она не знала и не понимала. Нужно было просто идти.

Предвкушая целых четыре месяца одиночества, Толян бодро шагал по берегу небольшой речки. До заброшенной избушки, которую он подготовил к грядущей зимовке, оставалось всего несколько часов хода. В какой-то момент ему показалось, что за ним наблюдают. Он даже заметил мелькнувшую на вершине скалы тень, но решил, что показалось, и отогнал от себя крамольную мысль. Кого может занести в такую глушь перед самой зимой.

Позднюю осень Толян любил. Она гармонировала своей грустью с его настроением. Особенно ему нравилась такая пора, как сейчас. Лиственные деревья уже сбросили свои цветастые наряды и стоят голышом под насмешливыми взглядами хвойных, как будто специально распушивших свои иголки. Холодный ветер гоняет мокрые снежинки, заставляя лететь их то под острым углом, то горизонтально. Воздух пахнет сыростью и тоской.

В такую погоду хорошо сидеть дома с кружкой горячего чая, но если тепло одеться, то можно и прогуляться. Приятно осознавать, что ты здесь главный. Тебе нипочём тяжёлая, мёрзлая вода в реке, ты не подчиняешься злому ветру и не уклоняешься от него, не боишься скользких камней и подмороженной земли, единственный не торопишься сбежать в тёплое, нагретое место.

Остановившись отдохнуть, начинающий охотник опять почувствовал чей-то взгляд. Он готов был поклясться, что это не человек. Медведи себя так не ведут. Для росомахи и рыси такое тоже не характерно. Тигры здесь не водятся. Скорее всего, это волк. Но в это время года они не опасны, можно не беспокоиться. Проверив на всякий случай ружьё, Толян собрался было идти дальше, но его опять что-то остановило. В стороне от тропы под елью темнел какой-то предмет с нехарактерными для живой природы очертаниями.