Дедушка выслушал мою историю сквозь слезы и всхлипывания и в конце сказал:

– По крайней мере, он не дурак, этот твой Зимояр, раз ищет себе такую королеву. С подобной супругой он купаться будет в золоте – и все его королевство в придачу. А что ты еще о нем знаешь? – Я непонимающе уставилась на дедушку мокрыми глазами, а он лишь пожал плечами. – Ты, разумеется, ждала от жизни чего-то другого, но, в конце концов, есть вещи и похуже, чем быть королевой.

И эти слова прозвучали для меня как откровение, как дар. Дедушка преподнес мне всю историю как обычное сватовство – с обсуждением условий, с уговором. Это, конечно, не совсем так на самом деле – ну и что с того? Я всхлипнула напоследок, вытерла слезы и почувствовала себя намного лучше. Если подумать, то, говоря казенным языком, для дочери бедняка это очень даже неплохая партия. Я успокоилась, и дедушка удовлетворенно кивнул:

– Вот и умница. Сама подумай хорошенько. Все эти короли и знать часто не вольны в своих желаниях, зато уж вести себя могут как заблагорассудится. Тебе ведь никто другой не глянулся?

Я еле заметно качнула головой:

– Нет.

Никто другой мне не глянулся. Хотя, когда мы прощались с Исааком, меня кольнуло что-то вроде ревности. Потому что, унося с собой четыре мешка собственного золота, он восторженно попросил: «Скажите деду, я завтра приду и буду говорить с ним». И вот тут-то внутри я вся прямо вспыхнула от ревности к Басе. Но это было вовсе не из-за Исаака – просто я подумала, что вот сейчас она выйдет за человека с такими нежными руками и темно-карими глазами, и будет у нее свой дом, полный любви, и все потому, что это я своими трудами, своим золотом эту любовь вскормила и дала ей взойти.

– Ты встретишь жениха не с пустыми руками. Ты выйдешь к нему богатой невестой, – произнес дедушка, кивая на ларец. Дедушка словно угадал мои мысли. – Он достаточно мудр, чтобы ценить принесенное тобой, даже если пока не ведает, какие сокровища ты еще ему подаришь. И этого довольно, чтобы высоко держать голову. – Дедушка взял меня за подбородок и крепко сжал. – Держи голову высоко, Мирьем. – И я кивнула, стиснув губы и замкнув слезы внутри.

Мирнатиус прибыл в огромных санях с черно-золотой росписью. От четверки черных рысаков валил пар; кони били копытами. На запятках стояли пешие воины, сани окружал ломкий строй конников. Царь, понятное дело, явился не один, а во главе целой свиты, но его спутников и их саней никто не замечал. Все смотрели только на царя: как он распахивает дверцу саней и выбирается наружу, окутанный сгустившимся облаком теплого воздуха. Одежда на нем была тоже черная, с искусной вышивкой – золотая нить бежала ручейком по шерстяным вставкам на его тяжелом плаще. Длинные черные кудри ниспадали на плечи, и все невольно оборачивались, влекомые к царю, как мотыльки к пламени.

Царь небрежно приветствовал моего отца и в ответ на вопрос, как проходит его путешествие, слегка посетовал на суровость зимы: мол, дичь стала слишком уж слабая да тощая. Это был тонкий намек отцу: царь заведомо принижал любую охотничью забаву, какую бы ни устроил для него отец. Отец, конечно, собирался развлекать гостя в том числе и охотой, и Мирнатиус своим намеком как бы невзначай уколол его. Но отец невозмутимо поклонился и ответил:

– Истинная правда, государь, охота нынче пошла скучнейшая. Однако, надеюсь, мое гостеприимство вас не разочарует.

Царь промолчал.

Я почти вся скрылась за занавеской, но отшатывалась от окна всякий раз, стоило царю глянуть вверх и пройтись хищным взором по окнам – так коршун, кружа над полем, высматривает добычу. К счастью, взгляд царя скользил по главным покоям, мое маленькое окошко его не привлекало. Отец не стал переселять меня в комнаты попросторнее. В свите царя прибыло немало людей, которым отец стремился угодить, – просторные покои он приберег для гостей. К тому же отец рассчитывал вскоре и вовсе спровадить меня из дома.