КОНСТАНТИН. Я обожаю разглядывать фотокарточки умерших.

СЕРГЕЙ. И здесь тоже может пригодиться мой фонарик. В нем можно менять цвет, от красного до темно-синего. Я освещал разноцветными лучами надгробия и венки…

КОНСТАНТИН. Что ж, я всегда отдавал должное твоему опыту.

СЕРГЕЙ. Ты прав – это здорово затягивает, и с каждым днем узнаешь что-нибудь новое. Замечал ли ты, что на некоторых портретах, особенно старых, выцветают брови и зрачки?

КОНСТАНТИН. Я так обрадовался, когда впервые это увидел! И потом некоторое время не мог думать ни о чем другом! Хотя, между нами, жутковатое ощущение.

СЕРГЕЙ. Когда смотришь на такую фотографию, почему-то сразу понимаешь, что это фотография мертвого человека.

КОНСТАНТИН. Да, конечно… Постой, мне кажется, я что-то припоминаю…

Пауза. Сергей внимательно смотрит на Константина.

КОНСТАНТИН. О! Вспомнил. Как тебе пришлась по вкусу могила того парня, погибшего в 1981 году, второй сектор, третий ряд, посередине?

СЕРГЕЙ. Прелестная безобразная могила.

КОНСТАНТИН. Да, вроде бы именно ты рассказывал о ней когда-то. Позавчера мы с Ириной нарочно ходили посмотреть именно ее. Здорово впечатляет.

СЕРГЕЙ. Ну, а холмик?

КОНСТАНТИН. Холмик мы изучали очень долго, и дело стоило того! Превосходный холмик. Сырая земля сохраняет свою свежесть. И раз в неделю туда кто-то приносит цветы. Иногда обыкновенные, пластмассовые, иногда – живые розы. Я навел справки насчет того, что было причиной гибели этого парня. И что бы ты думал? Его машина врезалась в дерево. Кстати, в ту ночь мы и нашли могилу писателя.

СЕРГЕЙ (немного сбитый с толку). Писателя? Какого писателя?

КОНСТАНТИН (смеется). Ха-ха-ха! Было уже почти утро, мы нашли ее случайно, когда уже просто так ходили. Нам было уже все равно, и очень хотелось спать. Так вот: писатель Белобродов, даты жизни 1951— 1988. Раньше я обращал внимание лишь на дату смерти (и то непонятно зачем), но никак не на возраст, в котором человек отправился в Неизвестность. Что на меня тогда нашло, до сих пор не пойму. Этот мужчина умер, когда ему стукнуло тридцать семь. Меня не покидает ощущение, что это особенная цифра, в некотором роде барьер…

СЕРГЕЙ. Барьер?

КОНСТАНТИН. Да, тот самый барьер, перешагивая через который, человек становится совсем другим. Я не знаю как. Быть может, меняется его отношение к смерти… Это трудно объяснить, просто иногда приходит в голову что-то такое.

СЕРГЕЙ. О чем ты говоришь? Все это бессмыслица. Поверь мне на слово; пусть я тоже не так давно начал регулярно посещать кладбища, но опыта у меня больше. То, о чем ты говоришь, или что-то подобное, я испытывал недели две назад, но это быстро прошло, и теперь я понял: мы, люди, бродящие среди могил, должны быть только с виду задумчивы. Главное – это земля под твоими ногами, в ней – кости, прогнившие доски, мертвецы, передающие нам приветы.

Пауза. Константин смотрит на Сергея. Потом отворачивается и прикуривает еще одну сигарету.

СЕРГЕЙ. Это кладбище мне уже надоело. Я хотел бы перебраться на другой конец города, там целых два кладбища, и притом почти рядом, две автобусных остановки в одну сторону, три – в другую, на автобусе номер 666.

КОНСТАНТИН. Это все в будущем… Хоть ты мне многое подсказал, я и сам обнаружил здесь немало неприятных сюрпризов. Наверно, это везение: иногда случайно набредешь на что-нибудь этакое. Потому и привязываешься порой к месту. В голове у меня карта, где светящимися точками отмечены все эти находки. Я готов с удовольствием рассказывать о них любому встречному.

СЕРГЕЙ. Так-так, подожди, я поставлю пепельницу…

Ставит пепельницу на подоконник.