– Разве так можно.

– Конечно. То есть, конечно, нельзя.

– Я все выскажу ей. Она прибудет с минуты на минуту.

– Может быть, мне уйти? – сказал я.

– Нет, останься, – сказала Наташа. – Твое присутствие меня подбодрит.

И тут в комнату бесшумно вошла Настя, ужасный, неблагодарный человек, с рулоном бумаги в руках. Посмотрела на нас. Сказала:

– Привет.

– Здравствуй, Настя.

– Я не помешала вам?

– Да нет, ничего.

Наташа стояла посреди комнаты. Я сидел на столе. Не говоря ни слова, Настя вытащила из кармана пальто пачку одноразовых шприцев и положила ее на полочку.

Потом подошла к шкафу и принялась там рыться. Мы молча наблюдали за ней. Иногда она подозрительно оглядывалась на нас, тогда мы улыбались ей, и она снова отворачивалась, а мы с Наташей делали друг другу знаки.

«Удавила бы ее», – показывала Наташа.

«Я дам тебе веревку», – показывал я.

Настя сняла пальто, ботинки и повесила на стену принесенный ею плакат: «Посмотрим, насколько вы сообразительны» и легла на железную кровать.

– Ужасно себя чувствую, – сказала она. – Не спала больше трех суток. Сейчас вот засну и проснусь, наверное, только завтра вечером.

И по выражению лица Наташи я понял, что у нее отпала охота к разговору, кроме того, она находится в полной растерянности.

В конце концов, сидя в кафе неподалеку, мы с Наташей придумали незатейливый план. Если уж Настя так ленится, мы сами подыщем ей жилище. Я обещал помочь. Настя говорила когда-то, что хотела бы жить в деревне. Может, это была причуда с ее стороны, но я решил поискать комнату в поселке Темяшкино, или на Троицкой горе, в каком-нибудь частном доме. (Оба этих местечка находились около Старого Петергофа, в пригороде Питера). Это наверняка стоило бы дешево и устроило бы Настю. Я сказал Наташе, что отправлюсь туда если не в ближайшие, то в следующие выходные.

2.

Так и получилось – вскоре у меня выдался свободный денек, и не было более подходящего повода развеяться прогулкой по деревне. В субботу утром я проснулся от жуткой головной боли. Обнаружил, что нахожусь в похмельных объятиях моего приятеля Семена. Накануне была жуткая попойка. Я попытался пошевелиться и застонал от собственного бессилия. Требовалось сначала немного прийти в себя. События предыдущего дня постепенно вырисовывались в воспаленных мозгах. Но было также много и белых пятен. Какие-то люди… знакомые… незнакомые… какие-то батальные сцены… прогулка к Финскому заливу… найденная там солдатская каска… разговор с медным генерал-полковником (занесло нас и на кладбище). Кто-то кощунственно стучал кулаком по его медному лбу. Генерал безмолвствовал. Что мы пили? Наливка, горькая настойка, водка, самогон, на закуску сервелат. Облеванная Юля. Любвеобильный Дроздов. Та вечеринка не очень удалась.

Вечно я раньше всех просыпаюсь с бодуна, еще полупьяный. Одиночество в такие моменты невыносимо.

Я приподнялся на локте и огляделся. Кругом все, конечно, спали – на полу, на кровати, за столом с пустыми бутылками и даже в шкафу. И Семен тоже спал. Как мы могли уместиться с ним на такой маленькой кровати? Семен мог мне помочь, и я решил разбудить его.

– Семен! – Я потряс его за плечо, потом запустил руку в его шикарные вьющиеся черные волосы и потянул их к себе. – Семен!

Он что-то пробормотал и проснулся.

Я рухнул на кровать. Семен потягивался.

– Ну, как тебе вчерашнее?

– Чаю, чаю хочу!

– У тебя осталась трава?

– Что?

– Господи, ну и бардак.

Спотыкаясь о людей на полу, мы уложили двоих, спящих за столом, на наше место, а сами сели. Семен включил чайник. Его шум вскоре уверенно нарушил тишину.

В комнату с улицы проникали дымные пыльные солнечные лучики.