– Я сшила его из своих старых сапог. Выпорола изнутри меховую подкладку, постирала, высушила и раскроила по выкройке. Натуральный мех машинка не берет, так что шила пять дней вручную.

Мишка действительно хорош: грустная, немного обиженная мордочка с поблескивающими глазками. Мне кажется, он живой и чем-то очень напоминает Жана.

Но я вижу, что Жан не верит. Он ощупывает мордочку – шерсть на ней аккуратно подстрижена, словно трава на газоне, – трогает выпуклый кожаный нос.

– Как ты сделала ему такое лицо?

– Мордочку? Побрила. Машинкой для подстрижки волос. Побрила, понимаешь?

– О! А! Побрила! Это да… А нос?

Пришлось объяснить устройство носика. Я слегка оттянула его и показала внутренние стежки, которыми он пришит.

– Сильно не дергай, а то отвалится.

– Нет, я не буду!

– Ручки и ножки двигаются, попробуй.

Жан поднял и опустил у медвежонка лапку и пришел в восторг.

– Как ты это сделала?

– Вот здесь внутри, между ручкой и туловищем, вставлен шарнир. Только осторожно, он самодельный.

Жан обнял мишку.

– Правда, одна ручка у него получилась короче другой. Не знаю, как это вышло, шила вроде по одной выкройке.

– О, это так мило!

Мы договорились, что он зайдет за мной в восемь, чтобы к девяти успеть добраться до ж/д вокзала и сесть на поезд, который отправляется в Шамбери. Вообще-то, туда десять минут пешего хода, но с Жаном неизвестно, как всё пойдет.

Утром Жан постучал в мою комнату.

– Бонжур.

– Бонжур, проходи. Подожди минутку, я еще не собралась.

Как, оказывается, много у меня вещей.

Пошли на вокзал. Из старинного квартала, по которому бродил герой «Предела контроля» выбрались в центр. Здесь царят все те же уродцы, что и у нас в Донецке – невероятной высоты и невообразимой конструкции здания из зеленого стекла, как будто их проектирует один и тот же безумный архитектор. Есть и старинные дома, но они как-то теряются на фоне этих монстров.

Сели в поезд, едем. Жан называет это поезд, а по-нашему – простая электричка, только вместо лавочек кресла в два ряда, как в автобусе, и перед каждым креслом откидной столик.

Достали вчерашний завтрак, который Жан купил для меня в аэропорту: ветчину, хлеб и помидоры. Я сделала бутерброды. О! какая гадость! Нельзя сказать, что это вообще еда. Это нечто… нечто… отвратительное! Откусив кусочек бутерброда, я чуть не сблевала. Проглотить такое нельзя, но и выплюнуть – тоже! Что делать? А ведь надо еще сохранять приемлемое выражение лица.

Жан жует и причмокивает. Что ж, подавив рвотные спазмы, проглотила и я. Но тут же отложила бутерброд в сторону. Жан посмотрел удивленно:

– Ты не голодна?

– Нет, не то чтобы, но… я не ем мяса!

– О, извини. Ты ведь писала, что не ешь мяса, а я купил тебе ветчины. Надо было покупать рыбу.

– Нет-нет, – протестую я, – не надо рыбы! – кто знает, какая у них тут рыба?

– Что же ты будешь кушать?

– Помидоры! – нахожусь я и начинаю нервически поедать один помидор за другим. Они крохотные, размером с крупную фасолину, солененькие. По крайней мере, это не ветчина.

Попробовала откусить кусочек хлеба, и напрасно. Он не резиновый и не пластмассовый – но и то, и другое вместе.

Я ем помидоры и нахваливаю. Жан, вроде бы, успокоился. Он с удовольствием съел всю так называемую ветчину и хлеб, после чего предложил пойти выпить кофе. Мы пошли в кафе (вагон-ресторан).

Там продавался такой же набор готовых несъедобных продуктов, как у нас на вокзалах: крендельки неестественного цвета и запаха и химический чай из пакетиков. Нет, ничего этого мы брать не будем. Взяли по чашке кофе.

У окна привинчены причудливые столики. Они волнообразной формы, экономящие пространство, и за ними можно только стоять – но, как ни странно, это очень удобно. Кофе на вкус обычный, только после пары чашек у меня начинает болеть поджелудочная. А, может, это от голода. Креплюсь. Перед поездкой Олег советовал мне взять с собой в дорогу тормозок, но я не послушалась… Эх, где мое сало с хлебушком?