Но меня больше волновала не встреча со скелетом на операционном столе, а люди живые… Здесь было много следов потайной жизни. Странные пиктограммы на стенах, незатейливые бомжовские интерьеры в углах некоторых комнатушек. Страшнее было нарваться не на привидение, а на какого-нибудь обпыженного наркомана, который не вышел из своих глюков и неясно как может воспринять нашу «материализацию».

Мы дошли до третьего этажа. Пора было закругляться. Перед уходом пацаны предложили «сделать локацию». Замолчали, вслушиваясь в жизнь ночной заброшенной больницы (есть ли она тут?). Но только едва уловимое сопение моих попутчиков колыхало спёртый воздух прошлого. В темноте не было видно их лиц, это на следующий день, во время примерно такой же ориентировки на местности, мне удалось щёлкнуть фотоаппаратом. Вспышка – и врасплох застигнутые, высвеченные мордахи навсегда остались на фотоматрице. Невероятно странная картина! Один был возмущён. У другого – зарождающийся страх. На третьем лице – беспечная улыбка. Четвёртый – спокоен как… Фокс. И никаких ниточек от настроения к настроению. Каждый живёт в мире своих эмоций. Оказывается, темнота – враг солидарного настроения. Но она, эта солидарность, вскоре выказала себя.

Где-то далеко внизу (в раздевалке?) зазвонил телефон. Хрипло, нудно, монотонно. Будто из мира, где нет никаких сотовых мелодий – а только это: дзи-дзи-дзи-дзи.

И тут же вверху, этажами выше, замяукала кошка. Далеко-далеко. Жалобно-жалобно.

Мелкий бросился бежать. За ним Флэшка и Фокс. Я пошёл вниз степенно, но волна озноба холку покрыла-таки. Оказывается, самое солидарное настроение – паника, страх.

Вот таким был первый раз. А во второй раз подростки уже подготовились. Нас стало больше: появились Лёша (Винтер) и его брат из Радужного Андрей, пришли Аня, Лёша-Рыжий. Ещё присоединился папа Фокса. Ребята взяли фонарики. А Слим – мини-радио с большой колонкой (чтобы не скучать по пути). На этот раз исследовательская экспедиция спустилась в подвал, который под землёй вёл в морг, потом добралась до шестого этажа. Фонарики помогали обнаруживать странные детали. Вот электрощит с раскрытой дверцей, на дверце надпись «морг», а мелом приписка: «Осторожно, работают люди!». Вот стена, в трех местах забрызганная мелкой изморосью марганцовки (или не марганцовки?). Вот недавняя надпись мелом: Whot? (Кто?). Это whot встречалось нам постоянно – на дверях, на стенах и даже на полу, на остатках паркета.

Но, тем не менее, былого страха и след простыл. Слишком многолюдно, слишком «фонарично». А тут мы с фоксовским отцом ещё припомнили, что когда-то нам в этой больнице, чуть ли не в одно время, удаляли гланды. И даже нашли эту операционную.

Там мы остановились у операционного стола, заляпанного краской, и заспорили: тут ли мы расставались с собственными гландами или нет? Мальчики и девочки заскучали и, показалось, пожалели, что взяли с собой взрослых.

И тут, чтобы восстановить экстрим-настроение, я предложил одну невинную штуку. Раньше хорошо известную всякому по опыту пионерлагерей. «Подъём человека одними указательными пальцами». Быть таким поднимаемым человеком вызвался Андрюха-Мелкий. Мы уложили его на операционный стол. Выключили фонарики. Подсунули под него свои указательные пальцы. Я стал объяснять:

– Сейчас повторяем за мной по кругу одну и ту же фразу. И как только дойдёт до фразы: «Пусть черти хоронят!», – все вместе поднимаем Мелкого вверх.

– Получается, я как бы умер? – спросил Мелкий.

– Да, нет. Это просто типа считалки. Поехали! Барин умер… – начал я заунывным голосом.