– Да, на чуды и случайности у нас в школе надеяться не приходится!
1986, 26 апреля
Зелёные варежки
5 декабря 1984 года я познакомился с Максимом Лоскутовым.
С Наташей, его мамой, мы были знакомы через моих коллег, тележурналистов из детской редакции Свердловского телевидения. Изредка общались по телефону. Вот и 5 декабря я набрал номер Лоскутовых. Сообщил, что в Москве. Наташа пригласила в гости, но я ответил, что вечер занят: мы уже договорились о встрече с Евгенией Ивановной Стерлиговой, детской художницей. Как и я, Евгения Ивановна была в Москве на повышении квалификации. Жила неподалеку от «Речного вокзала».
– Возьми к Стерлиговой моего Маську, – сказала Наташа.
Я охотно согласился, поскольку про «Маську» в детской редакции Свердловского телевидения тогда ходили анекдоты. Про то, например, как Мася склонял несклоняемую «колибри»: маленькая колибрия, маленькой колибрии и т. д.
Маська тут же выхватил у мамы трубку и проговорил мне: «Встречаемся прямо на станции. Я буду в меховой шапке, полосатом пальто и зелёных варежках. Со спортивной сумкой».
Я приехал на «Речной вокзал» и немного растерялся: людей было много, толпа пестрела полосатыми пальто и разноцветными варежками.
Но вдруг посреди станции я увидел экзотическую фигуру: двенадцатилетний мальчишка в мохнатой, как у полярников, шапке держит перед собой огромную книжку «Сказки Пушкина» и, не снимая варежек, листает страницы. Приметненькая композиция! Надо ли говорить, что варежки были зелёными?
Я подошёл, мы познакомились.
Пока мы шли к Стерлиговой, я узнал, что в московских школах эпидемия!.. Все играются с пуговицами на нитках. Ж-ж-ж…
Потом он успел загадать мне загадку: «Полселёдки стоит полкопейки! Сколько будет стоить сто селёдок?».
Потом рассказал про «Ваньку-мокрого», за которым он ухаживает, про то, сколько возни с этим цветком: то ему холодную воду, то тёплую…
Евгения Ивановна спустилась к нам в холл гостиницы. Угостила огромным, как луна, грейпфрутом. Показала картинки про муми-троллей (она тогда рисовала эскизы к мультику, этот мультик сейчас часто повторяют по ТВ). Нарисовала для Макса муми-маму, Снус-мумрика, Вислу с Тофслой…
– Как хорошосла!.. – восторженно бормотал Макс. – Феноменальсла! А Хемуля нарисуйте, пожалуйста! А фрекен Снорк? А хатифнаттов? А Морру? Хорошосла! Генеальсла!..
Когда все герои Туве Янссон закончились, раскрасневшийся Мася прищурил глаза и спросил у Евгении Ивановны:
– А коллекцию марок?.. Которую Хемуль собирал? Нарисуете?
…Потом мы бродили по Горького-Тверской. Добирались до метро «Юго-Западная». Качались на качелях во дворе Маськиного дома. Придумывали – юные язычники! – как должен выглядеть Бог качелей. И соглашались, что это скрипучее существо любит, чтобы его чем-то смазывали. Например, пепси-колой.
Короткий зимний московский вечер заканчивался. Весь вечер Макс обращался ко мне на «вы» и говорил «дядя Юра», хотя «дяде Юре» было тогда 23 года. Но на прощанье он вдруг сбился:
– Хочешь, открою секрет? Только маме и папе не говори… не говорите. Мне скучно в картинных галереях. Я из вежливости с ними хожу туда. А сам даже не смотрю.
Я промолчал. Я тогда не очень понимал, что важно не содержание секрета, а сам факт доверия… И, кажется, всерьёз обдумывал: хорошо это или плохо – скучать в Третьяковке. А Маська вдруг воскликнул:
– Варежки!..
Где-то мы их оставили! Может, в холле гостиницы у Евгении Ивановны. Может, на Тверской-Горького. Может, когда ублажали Качельного бога, глотая из горлышка колючую пепси и поливая остатками шарниры штанг.
– Ну, и ладно! – легкомысленно махнул рукой Маська. И я тоже был легкомысленен, совершенно не подозревал, насколько серьёзна эта потеря: зелёные варежки!