– Надо отметить.

Паша кинул пачку купюр из своего кошелька и на незаданный вопрос бармена кивнул. Тот начал творить магию алкогольного искусства. Коля в очередной раз завороженно смотрел за работой Самсона: ни одного лишнего движения, при этом все плавно, как в танце.

Волосы Самсона были под стать его библейскому предшественнику. Доходили они практически до пояса. Смолянисто-черные, блестевшие на отсвете и сводившие с ума десятки девушек и женщин. Самсон был не то чтобы красавцем, скорее симпатичным пареньком спортивной внешности. Это вкупе с холодной харизмой, начитанностью и профессией бармена открывало путь в любую компанию. Так что главным информатором о делах в городе был именно Самсон.

– Кажется, вы только что продали свои души. – Бармен поставил первые стопки.

– Брось. В наше время – не такие уж и большие деньги.

– Не такие большие для… Не для нас, в общем, кто на тридцать-сорок тысяч жить пытается. У Жени, спорю, после вычета лекарств еще меньше.

Паша осушил пяток шотов, глубоко вдохнул, казалось, даже покрасневшими глазами, и присоединился к разговору.

– Самми, забей. Все отлично будет. Пара фронтменов, барыши от аренды площадок всяких аквагримов… Тема-то годная, фестиваль нужен. Тем более не на Байкале, а в городе будет. Проходимость.

– Да я не спорю, что нужен, просто… Пока не поздно, можно же вернуть деньги.

– Уже не можно. – Паша решил шлифануть шоты «черным русским». – Скажут, что руки пожали, дело запустили, должны отдать с процентами.

– Значит, Рубикон пройден. Будем! – Поднятые кубки ударились друг об друга.

Коля рассудил, что наличка и конкретный итог даже лучше. Гранты-субсидии требуют много бумажной волокиты и нервов. За каждую копейку, за каждый купленный карандаш надо отчитываться. А здесь – просто дай результат. Свободы больше, но и ответственности… Зато проект не окупается на этапе подготовки. Это тоже важно. Большая беда творческих союзов, которые живут на членские взносы и бюджетные деньги, – что они финансово не заинтересованы в своем творчестве.

Когда наступила темнота, Коля с Кантом сидели, свесив ноги, на ведущем в Глазковское предместье мосту. Рядом с каждым стояло по бутылке вина.

– Господи, как хорошо-то…

– Ух ты – Кант, и радуется.

– Да мрак, если честно, но… Живым себя чувствую.

Чем-то важным заняты. Историю творим. Не хочется быть дерьмом, что плывет по трубам.

Фонари от ж/д вокзала забавно разливались по реке. Раздался звук приближающегося поезда, Кант даже чуть не уронил бутылку от неожиданности. Вокзал находился совсем рядом, глазковская сторона моста с него, можно сказать, и начиналась. Серебро фонарей навевало о прохладе.

– Не думаешь свалить с деньгами?

– Иди ты.

– А что… можно неплохо начать новую жизнь.

– Пашу прирежут за это.

– Его и так когда-нибудь прирежут.

– Пусть, но я в этом виноват не буду.

– На самом деле… рад слышать. Хоть и дураки мы все.

От воды несло холодом. Но хорошее вино замечательно согревало, и каждый был слишком поглощен своими мыслями, чтобы обращать внимание на что-то внешнее.

– Где мы свернули не туда? – Кант поднял глаза на небо.

– В смысле?

– Ну… творчество это. Общественная деятельность, или как ты это все называешь… Бухали бы, сношались, как собаки, и тэ-дэ. Дом-работа. Пока студенты, не парились бы.

– Ну, бухать и тэ-дэ это не мешает…

– Да я не про то, Коля. Я про… Нам мало. Постоянно чего-то большего хотим… Почему?

– Ну, посмотри на нас, на девчонок наших. Мы все перебитые. У нас у всех детские травмы чуть ли не на лице написаны. Вот и пытаемся их решить.

– Сублимация?

– Ну, типа. Не только. А с другой стороны, может, человек и задумывался творящим? Преображающим мир вокруг?