Дома почти не было ее вещей, чаще всего он бывал у нее. Была пара книжек, какое-то белье и свитер. Картина, которую она нарисовала, – пейзаж с деревенским домом.

«Как хорошо, что я ее не люблю, – крутилось в его голове. – Это просто шок, это просто травма. Любой бы был в шоке. Это несчастный случай. Если бы только мы расстались неделю назад…» Его затошнило: то ли от этой мысли, то ли от третьей бутылки, то ли от того, что он ничего, кроме обезболивающих, не ел уже больше суток. Кирилл потянулся к телефону – надо позвонить Максу. Но извиняться не было сил. Может, позвонить маме? Он нашел «мама» в «контактах». Нет, это будет истерика, не стоит. Затошнило еще сильнее. Кирилл лег и закрыл глаза, быстро утонув в мучительном, безжалостном сне.

Запах поездов на Казанском вокзале мешался с запахом шаурмы и шумом бурлящей толпы. Всем куда-то надо. И Кириллу тоже было надо. Очень не хотелось, но надо. Он никогда не встречал ни Дашиных родителей, ни бабушки и дедушки. Все-таки у них было все не настолько серьезно. Почему его вообще пригласили? Откуда взяли его номер? Конечно, полтора года вместе, наверное, они думают, что это серьезно. Кирилл не знал, что именно Даша рассказывала семье, и никогда особо этим не интересовался. Если бы они расстались заранее, то и не надо было бы ехать. А теперь надо не только ехать, но еще и что-то скрывать, что-то изображать. Опять подступила тошнота. Он погладил очертания бутылки виски в рюкзаке – хорошо, что не забыл.

Успел. Третий вагон, девятое место. Верхняя полка. Кирилл с детства любил верхнюю полку. Там можно было лежать на животе и смотреть в окно, удивляясь, как быстро пролетают столбы и как медленно движутся поля, пока родители о чем-то спорили внизу. Это самое лучшее место. Там даже есть своя лампа с палочкой-выключателем, ей можно кликать туда-сюда, туда-сюда и больше ничего не слышать. Поезд тронулся.

В купе уже сидели двое – женщина, явно старше Кирилла, с морщинами и уставшими глазами, и тощий рыжий парень, длинный, больше матери. Он вежливо улыбнулся им, поздоровался и хотел сразу залезть на свою полку, улечься и уставиться в телефон на следующие несколько часов. Он вытащил лесенку, схватился левой рукой за ручку на стене, попытался как-то ухватиться правой рукой за верхнюю полку, но соскользнул из-за гипса и из-за пронизывающей боли.

– Как же вы полезете туда с гипсом? – сказала женщина. – Тут внизу место свободное. Может, никто и не подсядет уже. Садитесь, садитесь тут.

Кирилл рухнул на сиденье. Откопал в сумке обезболивающие и быстро проглотил, запив виски.

– Может, вам воды? – Женщина протянула ему бутылку.

– Спасибо!

– А хотите чаю?

Кирилл этого и боялся. Сейчас начнется разговор. Он совсем не хотел ни с кем общаться.

– У нас и курочка есть, и помидоры. Сережа, достань-ка пакет. А я пока схожу к проводнице, попрошу чаю.

Кириллу было рассказано все в подробностях: учительница, поздний ребенок, муж военный, инфаркт, едут к бабушке, в школе отпросились. Холодная, невероятно вкусная курица из фольги была съедена, Кирилл уже два дня ничего не ел.

Потом настала очередь вопросов о нем. Хотелось рассказать двум этим случайным людям все, что билось о стенки его черепа изнутри. Но что они поймут? Кирилл и сам ничего не понимал.

– О! Вы менеджер по рекламе? Сережа, вот видишь? Менеджер. Расскажите Сереже про вашу работу, пожалуйста. Он вбил себе в голову, что будет поступать на художника. Ведь даже в художественную школу не ходил. Да, рисует хорошо, красиво, но разве художником проживешь? Ведь надо же на что-то жить! Надо семью кормить.