Соня с отчаяньем подумала об одноклассниках, учителях, соседях, прохожих. Обо всех тех людях, что могли бы помочь, но не помогут. Это не их дело. Все, что случается с детьми дома, остается дома.

– Нет у меня ангины, правда?

Мама покачала головой и еще сильнее вдавила ее запястья в матрас. Мамино дыхание стало тяжелым, начался очередной приступ. Без лечения астма быстро прогрессировала. Соня кое-как извернулась и выдернула одну руку. Не чтобы вырваться – чтобы достать из кармана маминой рубашки ингалятор.

– Ты не моя мама, но, пожалуйста, подыши.

Соня уже поверила, что перед ней совсем другой человек, но не знала, как теперь себя вести. Эта женщина все еще выглядела как мама. И чем страшнее становилось, тем больше Соня в ней нуждалась.

– Помнишь, ты учила меня правильно переносить болезни?

Мама сосредоточенно сжала губы, будто копаясь в памяти.

– С достоинством? Так она тебе говорила?

Соня вздрогнула от этого словечка «‎она», подтверждавшего, что с ней говорит чужой человек.

– Все это чушь, девочка.

– Почему чушь?

– Пожила бы с мое… – Мама наклонилась к уху и прошептала: – Двадцать пять веков кочуя по телам. Тогда поняла бы: достоинства в болезни нет.

– У моей мамы было!

– Люди способны выносить болезни, лишь пока верят: это временно. Пройдет! Они не понимают, что недуги рано или поздно настигают всех и вылечить их нельзя.

– С астмой можно жить! Ты просто запустила…

Мама, будто не слыша ее, продолжила:

– С каждым годом становится хуже. Знаешь, сколько существует болезней? Я испытала их все. Новое тело – новая беда. Болезни – это волки, кусающие за пятки. Вечно преследуют. Вечно голодные. Юность – единственная фора. Но и ее хватает ненадолго…

– Это всего лишь астма! – выкрикнула Соня.

– Я не хочу терпеть ни астму, ни даже насморк. Я получу здоровье. Твое здоровье.

Вошел дядя Антон со вторым листом фанеры.

– Это вон у него характер так и не испортился, – прокомментировала мама. – Можно сказать, родился для бессмертия.

Папа задорно подмигнул и включил центральный свет. Вскоре снова застучал молоток.

– Расскажи, кто ты, – попросила Соня.

– Много будешь знать… А впрочем, состариться не доведется уже.

Когда стук молотка затих, комната, лишенная естественного света, стала походить на старую фотографию: засияла глубоким желтым с металлическим отблеском.

Папа выключил свет, переставил табуретку, выкрутил лампочку из люстры и вторую – из настольной лампы. Соня не верила, что ее оставят в полной темноте, пока дверь не захлопнулась.

Первое время получалось притворяться, что наступила ночь. Хотя красные цифры часов складывались в 11:03 утра, она представляла, сидя в ногах кровати, будто пришло время отходить ко сну. Однако ожидание не скрашивалось сладостью дремоты. Зачем обманываться? Это был не отдых – заточение. Страх поднимался от живота к груди. Дикий, иррациональный.

Соня нащупала на кровати неоновые браслеты и переломила парочку до хруста. Во тьме возникли яркие световые пятна. Рядом она нашла и фонарик-брелок. Черный, компактный, он светил бездушным белым светом. Соня поводила им туда-сюда, осматривая углы комнаты. Никого. Она надеялась снова увидеть старуху-квартирантку. Настоящую маму.

Нельзя позволить страху нагноиться в мыслях. Соня нарисовала на фанере, закрывавшей окно, два лица – женское и мужское. Достала лук со стрелами и начала стрелять. Раз кочевник, два кочевник – и не осталось никого.

Она еще упражнялась, когда в двери зашуршал ключ. Соня кинула лук под кровать, стрелы сунула под простыню и села. Вошла мама с тарелкой жесткого мяса и желтой кукурузы.

– Ешь, пока не остыло. –