Порастут травой кирпичи, стекло, чернота руин…

Мой разбитый в хлам, белым набело расцветёт жасмин.

Будет ясный день, будет ясной ночь, будет цвет кружить,

И в твоих полях золотым зерном корни пустит жизнь.

С чистого листа, с фермерских широт ты начнёшь расти!

Над тобой рассвет новый день зажжёт с божьей высоты.

Пусть же смоет дождь черноту и смрад с каменных равнин…

Чтоб построить дом, посадить здесь сад, чтоб играл в нём сын.

Не в войну, а в мяч! По росе босым! И с нас хватит войн.

Всё пройдёт, мой край, словно с яблонь дым, всё пройдёт как сон.

Не прощусь с тобой, как бы ни был плох и потрёпан в пыль.

Здесь моя земля! Здесь родной порог и в слезах ковыль.

Свет очей моих…

Свет очей моих, что мне оттепель,

если сердце сильней колотится,

если руки теплы и скованы

поцелуями мягких губ?

Что зима мне, что снег в проталинах?

Я устала Тебя вымаливать

всякий миг, всякий час от сумерек

до потёмок, и не могу

отпустить, отойти, опомниться —

Ты мой сон и моя бессонница,

Ты мой дом и чужая улица

лунных яблонь и райских птиц.

Я Тобой, будто небо звёздами,

зажигаюсь и жаром пользуюсь

так невинно и так осознанно,

что попробуй не отзовись

на аккорды капели медленной,

и нечаянно, и намеренно

спровоцируй меня на лирику

с водопадом ванильных строк…

Выдох, вдох, и опять симфония,

а глаза до того бездонные,

что тонуть и тонуть в них хочется

вдоль сомнений и поперёк.

Наизусть ночь читает истины —

я от ласки Твоей зависима.

Что мне оттепель, что метелица,

если Ты – свет моих очей?

Если Ты – всё моё до чёртиков,

если я без Тебя как чёрствая,

и тоска по Твоим объятиям

чёрной ветоши туч мрачней.

Лирики вьюнок

Оттепель была не белей, чем вальс,

не белей, чем стих,

и дождливый март то ли седовлас,

то ли колдовских

не приемлет чар, не приемлет нот,

и окутан тьмой…

Горечью обид кофе губы жжёт

в комнате пустой.

Тикают часы так же, как вчера —

монотонный блюз,

если Бог – любовь, если жизнь – игра,

я не удержусь,

окунусь в этюд, окунусь в туман,

в пригоршни Христа…

Серая печаль, на корню завянь,

дежавю спустя.

Лишние слова витым полотном

заслоняют ночь.

Чем пятно луны в смерче временном

может мне помочь?

Сыро до костей. Шорохи дождя

за окном тихи.

Пеплом прежних чувств пали на алтарь

чёрные стихи.

Замуж звал один, а потом другой

соискатель грёз.

Я же в браке с тем, что моей рукой

в ямбах разлилось.

Лирики вьюнок строфами цветёт

мраку напоказ…

Под моим окном бьёт копытом лёд

мартовский Пегас.

Межсезонье

Не осень. Межсезонье прорастает из тоски

И требует внимания к бессолнечному небу,

И где бы в ноябре туманном робкий след твой не был,

Я слышу в ворохе листвы знакомые шаги.

Привет… Оберегаемый дождями вздрогнул сквер.

На мокрых фонарях пропитан серый глянец грустью.

И поделилась бы с тобой своей печалью, Хьюстон,

Но неделимой нотой блюз разлуки льётся вверх.

Под траурным зонтом старуха кормит голубей.

За кружевными шторами из синих ягод тёрна

Колючим снегом за живое каждый голубь тронут,

А я не снегом, а ладонью бережной твоей.

И не зима, не осень мимолётным взглядом в высь

Толкает в лужи, в чьей нелепой власти целый город…

И снег, как тысячи дождей назад, о прошлом вторит,

А я с тобой хочу по лужам в никуда пройтись.

Словами тают хлопья в межсезонный час пути,

И ты почти со мной идёшь по городскому скверу,

Как белый снег, как много снега в полумраке сером,

И так же таешь, не успев дослушать до «прости».

Ты только мне скажи

В ненастный вечер с грустью неземной

Ты зябнешь босоногими дождями

В асфальтовых воронках, и в окно

То постучишь, то краем глаз заглянешь,

Особая, печальная до слёз,

И льётся блюз каскадами печали.

А я молюсь на золото берёз

О том, чтоб спящий мир в ветвях качали.