Стол дремлет, сам себя оберегая.

Он видит сны.

Он помнит крепкий ствол

сосны…

И скатерть

облаком плывёт над ним льняная…

***

Мне кажется, что бабочки не умирают,

они летают между разными мирами,

и если кто-то хочет весточку послать оттуда,

то прилетает это маленькое чудо,

ведь не случайно над могилами родных

витают бабочки как весточки от них.

Да и цветы, что так свежи и ярки,

миров незримых зримые подарки…

ДЕРЕВЕНСКИЕ СТИХИ

Деревня тем и хороша,

что мир живой с тобою рядом, —

и окрыляется душа

в саду, насыщенная садом.

Вы заходите к нам, ежи,

и кошки, тоже забегайте,

мы рады всем вам от души,

нисколечко не сомневайтесь.

Деревья, обращаюсь к вам,

пожалуйста, не засыхайте,

а разрастайтесь тут и там,

мы рады вам, вы так и знайте.

И ласточки, и воробьи,

малиновки, другие птицы,

к нам прилетайте, как свои,

во двор, простой воды напиться.

Вам хлеба вдоволь накрошу

и семечек не пожалею,

вы прилетайте к нам, прошу,

из чащ лесных ли, из полей ли.

Лишь только птица запоёт —

невольно сердце отзовётся.

Мир городской скорее мёртв,

в бетонных утонув колодцах.

***

То было золото, а это – серебро,

то было молодо, свежо, упруго, ярко,

а это – хрупко, ненадежно, как стекло,

которое вонзается в ребро,

когда с обочины слетает иномарка

и кувыркается, и катится в кювет.

То было – золото, а это – нет?

А может, это – платина?

Ты посмотри внимательно.

Подходит докторша в серебряном халатике,

и синяя табличка слева на груди.

– Не уходи!..

Стеклянный звон растаял вдалеке.

И новая пометка в дневнике:

«Сначала – золото,

потом (возможно) – платина.

За всё заплачено.

За всё – заплачено».

И новая пометка в дневнике:

«Как хорошо, что есть, Кто заплатил

своею Кровью

за ветерок, бегущий по вершинам

деревьев золотых…»

***

Мир не кончается за последней дверью,

а выходит наружу,

и поэтому – веришь или не веришь —

а ответ обнаружишь.

Всё равно любовь проникает

и туда, где царит отчаянье.

Спрашивает раскаявшийся Каин:

– Авеля не встречали?..

А потом, очнувшись или забывшись,

всё твердит неведомо кому:

– Отпусти, мы всё ещё мальчишки…

Я не сторож брату своему!..

А любовь?

На муке и крови,

сможет ли она и там, за гробом,

одолеть, вобрать, преобразить

злобы тёмную утробу?

И Иуда каялся, однако

удавился…

За какой чертой

вечность вырывается из мрака

на кресте распятой высотой?

***

о. Венедикту

Всё куда-то ушло незаметно.

Затерялось. Запутало след.

Лес да снег. Да синица на ветке.

Да сквозь тучу свинцовую – свет.

Да ещё разве самая малость:

снегоход проторил колею,

и она, словно близкая старость,

направляет дорогу мою.

***

Какая хорошая пауза —

с чашкой чая в кресле.

Зимний свет падает

через кисейные занавески

и ровно распределяется

по замеревшей комнате.

– Здравствуйте, ваше сиятельство!

Вы меня помните?

***

Спасибо, Господи, за всё:

за этой ночи дно,

за это утро,

за этот свет,

спасительно и мудро

струящийся в моё окно.

***

1

Сердце моё бьётся: тук-тук!

А я ему отвечаю: – Так-так!

Если прежде я кутил на 100 штук,

то теперь не надо этого и за так.

Сердце моё опять: так-так!

А я ему в ответ: – Привет!

Раньше думал: жизнь – пустяк;

а теперь думаю: пожалуй – нет!..

2

Может быть, в чём-то кривлю душой?

Раньше жизнь воспринимал иначе, —

она казалась бесконечно большой,

а теперь рубеж впереди маячит.

И поэтому сердце —

то тук,

то так,

и ты для него —

то друг,

то враг,

и если ты с ним идёшь не в такт,

оно в ответ – замедляет шаг.

***

Если б я правильно принял горе —

не шел бы дальше, а плыл по морю,

открывая для себя новые страны,

а не считая на ступнях ссадины и раны.

Если б я правильно принял горе —

парил бы, наверное, с ветром споря,

и смотрел сверху вниз на поля и крыши,

а не следил с земли за теми, кто выше.

Если б я правильно принял Бога —