– А теперь в нашем городе нет у меня ни одного сверстника, я один из всего поколения остался, – вдруг отметил он. И как-то подтвердил свои слова особым быстрым движением, будто показывая мне всех тех, скрывшихся во временной бездне людей: и колбасника, и юродивого с холщевой сумой, и бойких мальчишек, играющих в лапту, и председателя сельсовета, с ругательствами крушившего колом в церкви золоченый иконостас в 1930 году – всю полувековую скрывшуюся голосистую толпу.

Несмотря на полумертвую кожу лица и руки, будто тоже в серых холодных перчатках, местами обвисших – он говорил и вспоминал живо, помнил все цены начала прошлого века: и на хлеб, и на пиво, и на говядину; и на водку, не изменявшиеся с 1846 года по 1911-й… И глаза разгорались голубизной ясно, только такой отчужденной, далекой, какая бывает у звезд и уже не принадлежит земле, но не принадлежит и тому уездному городишку и исчезнувшим селам, где он полвека проработал в школах учителем математики. И что-то математическое, как отделяется число от бревен, коров и людей – в умственный свет, понятный не каждому – было в этих глазах, но порой смотрели они ласково и улыбались, точно видели в современных людях что-то свое, забавное. И жаловался на зрение: читать стало трудно – была у него лупа, но какой-то правнучек присвоил, реквизировал – необидчиво жаловался он, старик в черном плаще с серыми в складках кожи руками и сизым пеплом вокруг глаз…

И пока не ослеп, прожил еще два года, и еще два слепым, и жаркое грозливое лето 1914 года, зеленая улица, мальчишки, игравшие на ней в лапту, ничего еще не знающие о войне, революции, уничтожении крестьянской России – они были где-то рядом, здесь, в этом посаде, где я разговаривал с ним, стоит лишь оглянуться как-то по-особому, извернуться с приклоном и приглашением, позвать взглядом – и они нахлынут ярой явью. И радость, печальная пусть, но есть в том, что ты узнал об этом. Узнал, когда они уже – словно начали там выкликивать твое все громче имя и звать на свою, вечно зеленую улицу, где играют в полузабытую лапту, и где у всех – лазурные глаза ангелов.

Передо мной четыре книги одного названия – в твёрдых обложках благородных расцветок, изданные с 2011 по 2020 год с трёхлетними интервалами. Одного формата, объёмом от 252 до 336 страниц. Все отпечатаны в ярославском ООО «Аверс Плюс».

Авторов – от минимума 26 к максимуму 38. Но с завидным постоянством повторяются в каждом томе: поэты Людмила Николаева, Валерий Голиков, Ирина Финогеева, Вадим Губинец, Наталья Спектор, Вера Одинцова, Николай Дроздов, Вера Грачёва, Ольга Шуткина, Юрий Алёшин, Надежда Денисова, Виктор Камарский (он же и сочинитель музыки на свои и коллег по студии стихи), прозаик Александр Зотов. Он, Александр Александрович – профессор медицины, талантливый врач и не менее талантливый литератор.

А если прибавить к этим постоянным именам ещё 48 авторов стихотворений или прозы, за одиннадцать лет укрепившихся в гаврилов-ямских литературных студиях и альманахе «Серебряная лира», а в их числе – 13 совсем молодых авторов, в полном смысле молодых! Это школьники или уже студенты из юношеской группы «Крылатая строка». Тогда цифра литературно одарённых людей перевалит за шесть десятков. Но на занятия приходят не только пишущие, а даже просто читающие, любители и страстные поклонники живого слова, их несколько десятков!

Так что же получается? А то, что воочию убеждаешься, насколько велика тяга к творчеству, к прекрасному в небольшом городе с удивительным названием Гаврилов-Ям. Напоминает что-то? Не бесконечную ли дорогу, постоялые станции, перекладных, звон колокольчиков с бубенцами, протяжные ямщицкие песни… Вот-вот! Этим ямщицким своим уклоном и отчасти названием городок на реке Которосли, впадающей в Ярославле в великую матушку-Волгу, так же всероссийски знаменит, как и два столетия – льняной мануфактурой купцов Локаловых или заводом множественного значения «Агат»…