Не торопясь я вернулся, отдал деньги, сунул не глядя покупку в карман. Мужик суеверно пробормотал: «Первый покупатель – мужчина» и поводил моей купюрой по оставшемуся товару, словно причащая его к продаже…

Я отошел подальше, скрывшись за спины прохожих, и, сдерживая охватившее напряжение, взял колокольчик за ушко, постучал по нему монеткой. Колокольчик тут же, как ребенок, соскучившийся по маме, отозвался таким чистым и глубоким звоном, что я, неожиданно для себя, от радости рассмеялся. В тот самый момент я понял, что всё рано или поздно станет на свои места – если оставаться самим собой, не изменять себе и не ломать себя. И тогда будет всё: и «Опаленные солнцем», и «Не сгибаемые ветром», будут другие покоренные горы, соленое море, будут свобода и счастье, и будет еще много-много рассказов…

«Лето летеньское», как говорили в старину, – праздник для всяких мелких и крупных тварей земных, некогда спасенных от потопа в Ноевом ковчеге. И для воды, для воздуха, для каждого дерева, камня и дня, издающих свой глас небу, по мнению святых людей. Только мы – слышим ли их?.. Или все они для нас «не прочувствованы», как упрекал народ еще Иоанн Златоуст.

Живая вода

Ночь весенняя, ночь молодая у калитки стоит моей…

Вот именно – затухшим июльским вечером, уже в легких, нежных сумерках… вдруг во дворе почувствуешь – пришла и встала невидимо – живой тайной ночь. И не только её ты слышишь…

Вон, чу, и яблоня – как она ветки склонила к серым узловатым пальцам плетня; будто расплетают где-то не здесь чьи-то пальцы зеленые косы!

Красная девица сидит в темнице, а коса – на улице; как в загадке…

И от того, что дальше не знаешь – что это? откуда? – душа и улыбнется, и загрустит…

И яблоня, и плетень, и рябинка, и серый камень у соседских ворот – всё слышит и видит эти улыбки, – лики твоей души, где-то в невидимом…

И захочется уйти по неприметной тропке в сосняк, там уже по-настоящему стемнело, будто ты идёшь без тела, всё неузнаваемо, даже хруст веток под ногами сухих – другой, нездешний.

Днём пройдешь здесь и не заметишь ничего. А тут – то сосновая лапка колко мазнет по лицу, будто кто-то, слепой, чутко осязанием обежит твоё лицо, коснётся души…

Но вот уже всё ближе тоненькое звучание, неторопливое, детское – это ночная вода в ручье, – и ты встанешь и, вслушиваясь в её древние звуки, словно осветившие ночь сиянием, и будто поймешь – чьи они!..

Или это просто душа твоя пятнадцатилетняя, вечная… или сама Родина, Россия?

Моя лягушка

Весной в болоте важно переговариваются лягушки. Это – проза, или комедия аристофановская. В небе же – лирика: вечные соловьи.

А жаркий июль – самый музыкальный месяц, все его блаженство и цветение передает многоголосое трещание кузнечиков, которое в живых звуковых красках по-своему воспроизводит хор цветов: желтая пижма, белые тысячелистники, фиолетовые и красные сорняки. Может, кузнечики и поют об этих цветах, об их райской, данной Богом красоте?

Приходишь в огород, идешь на пруд за водой. Там у меня мостки сделаны из дюралевой плиты – с них, увидев меня, каждый раз прыгает в воду большая зеленая лягушка.

Сегодня же её нет. Пошел в сарайку, рядом – на сгнившем верстаке – исклеванная лягушка. Наверно, моя. Женщины из огородов идут мимо и толкуют, что вороны ничего не боятся, а если им будешь вредить, то они мстят – и пленку тебе на теплице проклюют!

А в огороде на кабачок вспрыгнул, будто на смену погибшей моей знакомой, землянистый лягушонок величиной с ноготь, и сидит, как на площади, точно удивляясь величине выросшей желтой штуковины.