Журнал «Парус» №72, 2019 г. Еп. Виссарион Нечаев, Михаил Назаров

СТАРШИЙ, МУЖИЦКИЙ

Снег ты мой, снег.

Старший. Мужицкий.

Саночек бег.

В брюхе кружится.

Дома портки

Гритта стирает.

Души легки.

Плоть умирает.

Слёзы из глаз.

Снег на ресницах.

Горы колбас.

Небо на птицах.

АКУТАГАВА

Люблю литературу

и долгую, что сны,

осеннюю фигуру

осенней же сосны.

Люблю совсем не славу,

а тот короткий миг,

когда Акутагаву

я вижу среди книг.

Когда заходит солнце

и чуть плотней в лучах

и силуэт японца,

и горечь на губах.

В поэзии нет смысла, —

японец говорит, —

она лишь коромысло

для счастья и обид.

Померкшие пучины.

Во мне и вдалеке

взгрустнувшие мужчины

над чашками сакэ.

BEETHOVEN OP. 69

Когда – особенно – закат.

…и ты как будто умираешь,

и ты как будто виноват,

но этого не понимаешь.

Вокруг колышется трава,

она застигнута закатом.

Из вас троих она права

одна. Она не виновата.

ВЛАДИВОСТОК 1970

Из снега месяц слепленный,

как баба в январе.

Ах, как поёт «Лед Зеппелин»

в России, во дворе!

Ребята курят всякое.

Ни горя, ни невзгод.

Ведь ты не будешь бякою,

семидесятый год?

Мне песней колыбельною

английский этот рок

над мачтой корабельною.

Балдей, Владивосток!

Туфтою ресторанною

грохочет ресторан.

Но эту песню странную

принёс мне океан.

Не вздохами, не верезгом

идущий снег пропах,

пропах он красным вереском

в девчачьих волосах.

Жму руку вам пацанью я,

мальчишки этих лет,

спасибо вам за дальнюю

дорогу и билет

на хлипкое судёнышко —

советский цеппелин,

за семечко, за зёрнышко,

за землю наших глин.

Спасибо вам, хорошие,

за то, что стонет двор,

тот, снегом запорошенный

от тех до этих пор.

ПОД САЙМОНА И ГАРФАНКЕЛЯ

Наташе

Колокольчик во мне динь-динь-дон

голосами русалок и фей —

то ли степь, то ли батюшка-Дон,

то ли песня про Scarborough Fair.

Наводи поскорей марафет,

и со мной умирать погоди.

Нам поющий нью-йоркский дуэт

говорит о годах впереди.

Колокольчик, звенящий в душе, —

это – ярмарка. Но – ни рубля!

На грошовой китайской лапше

испокон и держалась Земля.

Выйди встретить меня на крыльцо,

завари мне тарелку лапши,

и подставь поцелуям лицо,

и со мной умереть не спеши.

А нью-йоркский дуэт так хорош,

сорок лет миновало, но вновь

умоляет, мол вынь да положь

всё прощанье, прощенье, любовь.

ЛОПУХ

«В келье инока Зосимы

тело бренное смердит…»

О. Т.

Мы с тобою поносимы.

Выносимы? Да едва ль.

Не найду себе Зосимы.

Не повем свою печаль.

Лопухи на огороде.

Смердяковы у дверей.

Что-то общее в природе

человека и зверей.

Что-то жалкое такое.

Может, нежность… может, грусть.

Ожидание покоя,

беспокойство… Ну и пусть!

Пусть расцвел лопух – он тоже

нам с тобою в унисон.

У него ведь – дрожь по коже,

у него – кошмарный сон.

THEBYRDS

И пускай ко мне слетятся

стайки певчие подруг.

Эти птицы не боятся

холодов, мороза, вьюг.

Пусть влетят в грудную клетку,

чтобы сердце расклевать.

Приглашаю их на ветку —

петь, чирикать, ночевать.

А особенно – одну из.

Ту, что плачет тише всех,

ту, что, плача и волнуясь,

издаёт лишь тихий смех.

Эта птица вам известна

до схождения с ума.

Я её зову – невеста.

Вы её зовёте – тьма.

БЕЗ ОБМАНА

Это верная примета —

бабочки летят на свет.

Значит, наступило лето.

Сколько будет этих лет?

Лучше осень. Без обмана

говорят, что прожил ты,

клочья серого тумана

и увядшие цветы.

Карусельные лошадки,

где же ваша суета?

Пахнут астры – запах сладкий

госпитального бинта.

«ПРОЩАЙ, И ЕСЛИ НАВСЕГДА…»

Электричка проходит со свистом,

рассыпается свист в вышине.

Написать бы о вечере мглистом.

Нет, обычный был вечер вполне.

В сочных травах бродили коровы,

ясноокие девы полей.

Были живы мы, были здоровы,

говорили друг другу – «Налей».

Наливали в бумажный стаканчик,

наливали в гранёный стакан.

И хотя бы какой-то туманчик!

Но бывает прозрачный туман —

всё прекрасно в прозрачном тумане,

всё в прозрачном тумане легко,

никогда ни за что не обманет,

не уйдёт в пустяков молоко,

а останется глупым и юным,

словно Байрон. Рубашка бела.

Ветер. Поле. И сразу же дюны.

Жизнь идёт. И проходит. Была.

КОНОПЛЯНКА

Раз пошла такая пьянка,

значит, стало не до птиц…

Дай мне голос, коноплянка!

Приоткрой ресницы, Китс!

Непогода. Непогода,

хоть и розовый январь.

Но в такое время года

страшен утренний янтарь.

Остаётся разозлиться.

Режь последний огурец

на доске, на сердце Китса,

и на досках всех сердец!

Задыхаюсь, как пьянчуга.

Посинел мой бледный рот.

Повилика. Роза. Вьюга.

Всё опять наоборот.

Что скажу я? Что ответишь?

Ты – прекрасно далека,

и оттуда нежно светишь,

словно ангела щека.

Китс садится за страницу,

Китс ложится в тьму земли.

Я люблю тебя как птицу —

так смертельно, так вдали,

что и сам уже не знаю —

что могу, что не могу.

Только насмерть замерзаю

я на розовом лугу.

КОНТАКТ

Небо многоярусно.

То, что где-то выше,

это – многопарусно,

ниже – просто крыши.

Выше или ниже

этот флот проносится,

боль всё так же лижет

лоб и переносицу.

Я смотрю на белое,

брошенное якорем, —

дерево как дерево,

только – раскорякою.

Облако замедлится.

Зная наши вкусы,

вынесут безделицы —

пуговицы, бусы.

МАСТЕР

Олегу Тупицкому

Дырявый забор, хохлома

осеннего древнего леса.

Хотел бы сойти я с ума —

чтоб из одного интереса,

чтоб видеть и ночью, и днём —

вот Альфа горит, вот – Омега,

горят-не сгорают огнём

весёлого вечного снега.

А я выхожу босиком

(не видят, уснув, санитары)

с седой головой, с посошком

и полной сумой стеклотары.

ДВОРИК МОЙ

Дворик мой – обитель местных пьяниц.

Сигаретный здесь клубится дым.

Здесь непьющий, словно иностранец,

Непонятен всем и нелюбим.

Наши окна смотрят на помойку.

Там, в серёдке чахленьких ветвей,

Год за годом с постоянством стойким

К нам взывает местный соловей.

Он поёт с надеждой непреложной,

И с такой же верой, как вчера,

Что жива святая искра Божья

Даже в грязных пьяницах двора.

ОДНАЖДЫ ВО ВРЕМЯ БОЙКОТА

Мало картошку на даче вырастить, —

Надо ещё довезти домой.

Вот и тащусь по своей же милости

С этой поклажею дорогой.

Вдруг – мужичок: «Вам помочь?» – «Пожалуйста».

И он разделяет со мною путь.

Мне не до флирта с ним, не до шалости;

Спасибо, хоть выручил кто-нибудь.

А он, побалакать, видать, настроенный,

Смеётся: «Ты тяжести не носи.

Вредно девчонкам. Красивым – особенно.

Грузы таскать муженька проси.

Замужем? А? Молодая вроде.

Стало быть, муж у тебя – дурак.

Что же на дачу с тобою не ходит?

Где он вообще, так его растак?

Вот я домовитой такой бы невесте

Сам бы всё выкопал – посадил.

И возвращались бы с дачи вместе,

Одну ни за что бы не отпустил.

Уж я бы… А плачешь почто, девчонка?

Видно, попал я не в бровь, а в глаз?

Дак ты разводись, пока нет ребёнка,

Не то наревёшься ещё не раз».

– Не ваше дело учить советами, —

Хочу возмутиться. Но взгляд застыл.

Только что рядом шёл – и нет его.

Поди догадайся, кто это был…

ТРИЗЕЛЁНОЕ ЦАРСТВО

Надоела неволя

В ритме будней мирских,

И сбежала я в поле

От людей городских.

Этот час будет прожит

Только мною одной, —

Здесь ничто не тревожит,

Здесь трава да покой.

Здесь и воздух – лекарство.

На ладони с жуком

В тризелёное царство

Ухожу босиком.

Я обутой не смею

Заходить в сей чертог,

Расстилается клевер

Для босых моих ног.

Пробираюсь по стёжке.

Воздух сладок, как мёд.

Значит, рядом «матрёшка» —

Белый зонтик цветёт.

От цветов её белых,

Как от снега, – вокруг,

Словно облако село

Ароматное в луг.

Средь соцветий душистых

Тихо-тихо стою

Первозданной и чистой,

Словно Ева в Раю.

Вот и час мною прожит…

Он как будто не мой,

А дарованный тоже

Безымянной святой.

Час…Какая-то малость…

В мир пора уходить.

Вот и всё. Отдышалась.

Можно заново жить!

ПРАВЕДНИК

Тебя у жены не украсть мне.

Сворованное – пропадёт.

Но птица безбрежного счастья

Во мне всё поёт и поёт.

Уж я-то и слёзно молилась,

Чтоб впредь о тебе не мечтать.

Зачем же она не простилась?

Не хочет никак улетать…

И чем неуёмная птица,

Какою надеждой жива?

Меж нами лежат две границы,

Да, видно, ей всё трын-трава.

Ты тоже – не хам, не грабитель,

В чужой не завалишься сад.

О, праведник мой и мучитель,

Зачем безупречно ты свят?

СВОБОДА

А на улице вешние воды.

Я живу! Я как будто расту!

Упиваюсь недолгой свободой —

От работы до дома иду.

Дома ждёт меня та же рутина.

В худшем случае – даже война.

Хоть на час от привычной картины

Я свободна, как эта весна.

И дышу её запахом талым.

Мне сегодня с ручьём по пути.

Как волшебно… И как это мало —

Лишь до дома свободной дойти.

РЕШЕНИЕ ОБО МНЕ

Как Везувий, муж пылал,

Обвиненья извергая.

Взяв за шиворот, пытал —

С кем ему я изменяю?

Изменяю – это факт:

По счастливой видно роже.

Ну, дождётся этот гад!

Да и я дождуся тоже.

Всё-то муж растолковал:

Кто я есть и в чём повинна.

Чемодан себе собрал

И ушёл демонстративно.

Я же – двери заперла…

Ни слезы, ни сожаленья…

Сына на руки взяла

И вздохнула с облегченьем.

СЫНУ

О, знойный июль, о, пора земляники

И сена душистого в дальних лугах!

Мы вновь отправляемся в путь наш великий

С едой и питьём на весь день в рюкзаках.

Дорога петляет деревней и полем.

Навстречу с корзинами люди идут.

Мы им незнакомы. Они нам – тем боле,